Процесс

– Вот как, – сказал дядя, надвигая широкой ладонью панаму на колено. – Это дурная новость. За тобой, кстати, хорошо ухаживают? Здесь так печально, так темно. Я у тебя давно не был, но в тот раз мне показалось уютнее. Да и твоя малышка грустит – или делает вид.

Девушка все еще стояла со свечой у двери и смотрела, насколько можно было поймать ее нерешительный взгляд, скорее на К., чем на дядю, даже когда он о ней заговорил. К. облокотился на спинку кресла, которое он подтолкнул поближе к девушке.

– Когда так сильно болеешь, – сказал адвокат, – нужен покой. Мне не грустно.

Помолчав, он добавил:

– И Лени хорошо обо мне заботится, она молодец.

Эта похвала тоже не тронула девушку, да и вообще, судя по всему, не произвела на нее никакого впечатления. А дядя сказал:

– Пусть так. Но все равно я прямо сегодня пришлю к тебе медсестру. Будет плохо за тобой смотреть – уволь ее, но сделай мне одолжение, попробуй. В такой обстановке да в такой тишине, как тут у тебя, и умереть недолго.

– Здесь не всегда так тихо, как сейчас, – сказал адвокат. – А медсестру твою я приму, только если непременно должен.

– Должен-должен.

Слова адвоката явно не убедили дядюшку, уже настроившегося против его сиделки. Хоть он и не спорил, но все же с некоторым укором следил за девушкой, когда та подошла к кровати, поставила свечу на ночной столик, наклонилась над больным и о чем-то перемолвилась с ним шепотом, поправляя подушку. Забыв, что надо проявлять внимательность к больному, дядя встал и принялся расхаживать по комнате за спиной у сиделки, между нею и К. Было бы неудивительно, если бы дядя схватил ее сзади за юбки и оттащил от кровати.

К., со своей стороны, наблюдал за происходящим спокойно – болезнь адвоката была ему в чем-то даже на руку: рвению, с которым дядя принялся за его дело, непросто было противостоять, а тут оно само, без его участия, но к его удовольствию, переключилось на другой предмет.

Тут дядя сказал – возможно, желая обидеть сиделку:

– Девушка, оставьте нас на некоторое время одних, мне нужно обсудить с моим другом кое-какие личные вопросы.

Сиделка, которая все еще, склонившись над больным, пыталась подоткнуть простыню у стены, повернула голову и сказала совершенно спокойным голосом, резко контрастировавшим со сбивчивой от гнева и словно льющейся через край речью дяди:

– Вы же видите, он так болен, что не может обсуждать никакие вопросы.

Она повторила слова дяди, видимо, для простоты, но даже беспристрастный наблюдатель мог бы почувствовать в этом насмешку. А дядя и вовсе взвился как ужаленный:

– Ах ты дрянь, – невнятно выпалил он, захлебываясь от возмущения.

К. перепугался, хоть и ожидал чего-то подобного, и кинулся к дяде, твердо намереваясь обеими руками заткнуть ему рот. К счастью, за спиной у девушки больной поднялся на постели; лицо дяди потемнело, словно он только что проглотил какую-то гадость, и он сказал уже спокойнее:

– Мы ведь тоже из ума пока не выжили. Если бы то, о чем я прошу, было невозможно выполнить, я бы об этом не просил. Пожалуйста, выйдите сейчас же.

Сиделка выпрямилась и встала у кровати лицом к дяде. При этом, как показалось К., она гладила руку адвоката.

– Можешь говорить о чем угодно при Лени, – с мольбой в голосе сказал больной.

– Это касается не меня, – сказал дядя, – и тайна не моя.

Он отвернулся, словно показывая, что не намерен больше вступать ни в какие переговоры, но должен еще немного подумать.

– Кого же это касается? – спросил адвокат угасающим голосом и снова откинулся на подушки.

– Моего племянника, – сказал дядя. – Вот, я его привел с собой.

И представил его, указывая на него рукой:

– Старший управляющий Йозеф К.

– А, – сказал больной намного живее, – простите, я вас и не заметил. Иди, Лени, – обратился он к переставшей противиться сиделке и протянул ей руку, словно прощался с ней надолго.

– А ты, – сказал он дяде, – выходит, не просто так решил навестить больного, а по делу.

Похоже, роль больного, к которому пришел посетитель, ранее сковывала его: теперь он сделался значительно бодрее, приподнялся на локте, что, вероятно, требовало немалого напряжения, и принялся дергать себя за клок волос в бороде.

– Теперь, когда вышла эта ведьма, ты выглядишь куда здоровее, – сказал дядя, но тут же оборвал себя и продолжил шепотом: – Уверен, что она подслушивает, – и прыгнул к двери.

За дверью никого не оказалось, но дядя, казалось, был не разочарован, а скорее огорчен: то, что она не подслушивает, казалось ему еще худшим признаком злокозненности.