Его предыдущая реплика и это тихое восклицание повернули разговор в ее пользу, поэтому К. немного помолчал. Поскольку его глаза уже привыкли к темноте, он теперь различал детали обстановки. Особенно притягивала внимание большая картина, висевшая справа от двери. Он наклонился, чтобы получше ее разглядеть. Картина изображала мужчину в судейском облачении, восседавшего на богато позолоченном высоком троне. Необычной была поза судьи, далекая от спокойного достоинства. Левой рукой он опирался о спинку и подлокотник, правая же была свободна и лишь слегка касалась другого подлокотника, словно судья собирался в следующее мгновение вскочить с места – возможно, в гневе, – чтобы произнести нечто решительное или вынести приговор невидимому обвиняемому на нижней ступеньке лестницы. На картине видны были лишь верхние ступеньки, покрытые желтым ковром.
– Может, это мой судья, – сказал К., показывая пальцем на картину.
– Я его знаю, – сказала Лени. – Он сюда часто заходит. Этот портрет – времен его молодости, хотя, может, особого сходства никогда и не было, потому что он совсем коротышка. А тут его вытянули, потому что он очень тщеславный, как и все здесь. Я тоже тщеславная и ужасно недовольна тем, что совсем вам не нравлюсь.
В ответ на эту последнюю реплику К. обнял Лени и притянул к себе; она мирно положила голову ему на плечо. Продолжая разговор, он спросил:
– И какой же у него чин?
– Следственный судья, – сказала она, взяла К. за руку, которой он обнимал ее, и принялась играть с его пальцами.
– Опять всего лишь следственный судья, – сказал К. разочарованно. – Те, что выше рангом, прячутся. А еще на трон уселся.
– Это все вымысел, – сказала Лени, нагнувшись над ладонью К. – На самом деле он сидит на кухонном стуле, накрытом старой конской попоной. – Чуть погодя, она добавила: – И что же, вы совсем не можете перестать думать о вашем процессе?
– Что вы, – сказал К. – Я, пожалуй, даже слишком мало о нем думаю.
– Ваша ошибка не в этом, – сказала Лени. – Вы слишком неуступчивы, как я слышала.
– Кто это сказал? – спросил К.
Он чувствовал, как она прижимается к его груди, видел совсем близко ее густые темные волосы, собранные в тугой пучок.
– Расскажу – выдам слишком многое, – ответила Лени. – Пожалуйста, не просите у меня имен и не делайте больше этой ошибки, не будьте таким неуступчивым, с этим судом нельзя бороться
– Вы хорошо разбираетесь в делах этого суда и в том, какие тут нужны уловки, – сказал К. и, раз уж она так крепко прижалась к нему, усадил ее на колени.
– Вот так хорошо, – сказала она, устраиваясь у него на коленях, разглаживая юбку и поправляя блузку.
Затем она обняла его за шею обеими руками, откинулась назад и посмотрела на него долгим взглядом.
– А если я не сознаюсь, вы не сможете мне помочь? – спросил К., испытующе глядя на нее.
«Я прямо-таки притягиваю помощниц, – подумал он. – Сперва г-жа Бюрстнер, потом жена судебного пристава, наконец, эта малышка-сиделка, которой я зачем-то так понадобился. Вон как угнездилась у меня на коленях, будто это ее законное место!»
– Нет, – ответила Лени и медленно покачала головой. – Тогда я вам помочь не смогу. Но вы же и не хотите моей помощи, вы человек упрямый, вас не убедишь.
– У вас есть любимая женщина? – спросила она чуть погодя.
– Нет, – сказал К.
– Так уж и нет!
– На самом деле есть, – сказал К. – Подумать только, я от нее отрекся, а ведь у меня даже ее фотография при себе.
По просьбе Лени он показал ей фото Эльзы. Примостившись у него на коленях, она изучала снимок. На нем Эльза кружилась в танце – она любила танцевать в винном баре. Ее юбка, взлетевшая при быстром повороте, еще не опустилась, руки упирались в бедра, и смотрела она, высоко подняв голову, куда-то в сторону. Кому предназначалась ее улыбка, на фото было не видно.
– Эк она талию утянула, – сказала Лени, указывая на то место, где, по ее мнению, это было заметно. – Мне она не нравится – неуклюжая и грубая. Но, может, с вами она нежна и мила, по фотографии можно так подумать. Такие большие, сильные девушки часто на поверку оказываются нежными и милыми. Но пожертвует ли она собой ради вас?
– Нет, – сказал К.
– Тогда она для вас не так уж много значит, – сказала Лени. – И никакая она не любимая.
– Неправда, – сказал К. – Я не откажусь от своих слов.