Процесс

– Пусть даже она и любимая, – сказала Лени, – она не будет по вам очень уж скучать, если вы на кого-то ее променяете – например, на меня. В смысле, променяете ее на женщину, готовую ради вас на жертвы в вашем будущем тяжелом положении.

– Пожалуй, – сказал К. с улыбкой. – Вполне возможно. Но у нее есть перед вами одно большое преимущество – она ничего не знает о моем процессе и даже если бы знала, не стала бы об этом задумываться. И не стала бы пытаться уговорить меня на уступки.

– Это не преимущество, – сказала Лени. – Если у нее нет никаких других преимуществ, я не теряю надежды. А есть у нее какой-нибудь физический недостаток?

– Физический недостаток? – удивленно спросил К.

– Да, – сказала Лени. – У меня как раз есть маленький физический недостаток – вот, смотрите.

Она раздвинула средний и безымянный пальцы правой руки. Они оказались соединены кожаной перепонкой почти до верхней фаланги более короткого пальца. К. сперва не разглядел в темноте, что она хочет ему показать, и она притянула его руку, чтобы он мог потрогать.

– Вот ведь игра природы, – сказал К., разглядывая ее руку, – но какая милая лапка!

С некоторой гордостью Лени наблюдала, как К. рассматривает ее пальцы, то раздвигая их, то сдвигая. Наконец он осторожно поцеловал их и отпустил.

– Ах, – воскликнула она тут же, – вы меня поцеловали! – и ловко вскарабкалась на него с ногами.

Он ошарашенно на нее смотрел; теперь, когда она была совсем близко, он чувствовал исходящий от нее горький, терпкий, будто перечный запах. Она схватила его за голову, притянула к себе, целовала и покусывала шею, кусала даже волосы.

– Променяли ее на меня, – то и дело повторяла она, – смотрите-ка, променяли на меня!

Тут ее колено соскользнуло и она, вскрикнув, чуть не упала на ковер, К. обхватил ее, пытаясь удержать, но повалился вместе с ней.

– Теперь ты мой, – сказала она.

– Вот тебе ключ от дома, приходи, когда захочешь, – были ее последние слова.

Она попыталась поцеловать К., но он уже уходил, и ее губы угодили ему в затылок. За дверью моросил дождь. К. хотел было выйти на середину улицы, чтобы еще раз увидеть Лени, если она выглянет в окно, но тут из ожидавшего перед домом автомобиля – К., занятый другими мыслями, вовсе его не заметил – выскочил дядюшка, схватил его за руки и притиснул к входной двери, будто хотел приколотить его к ней гвоздями.

– Мальчишка, – закричал он, – как ты только мог такое выкинуть? Ты ужасно навредил своему делу, которое как раз пошло было в нужном направлении. Уполз куда-то с этой грязной маленькой тварью, к тому же явно любовницей адвоката, и где-то пропадаешь часами! Даже предлога никакого не выдумал – ничего не скрывая, побежал к ней и с ней остался! А мы-то сидим, дожидаемся – твой дядя, который о тебе же заботится, адвокат, которого надо привлечь на твою сторону, а главное – директор канцелярии, большой человек, от которого твое дело на нынешней стадии зависит почти полностью. Мы хотели посоветоваться, как тебе помочь, мне нужно было вести себя осторожно с адвокатом, а тем более с директором канцелярии, и у тебя были все причины поддержать меня в этом. Вместо этого ты исчез. Потом уже стало невозможно этого не замечать – они люди вежливые, светские и не говорили об этом, щадили меня, но в итоге и они ничего не смогли поделать и просто замолчали, потому что уже нельзя было далее обсуждать дело. И вот мы сидим молча минуту за минутой и прислушиваемся, не соблаговолишь ли ты наконец явиться. Все напрасно. В конце концов директор канцелярии, который и так задержался намного дольше, чем собирался, встает, прощается, явно жалеет меня, но помочь ничем не может, ждет в дверях еще немного из какой-то необъяснимой вежливости и уходит. Я, конечно, рад был, что он ушел, а то у меня аж горло перехватило. А на больного адвоката все это, естественно, еще сильнее подействовало – он, бедняга, вообще не мог говорить, когда я с ним прощался. Ты, может, его почти добил и ускорил смерть человека, от которого ты зависишь. А меня, своего дядю, оставил ждать тут часами под дождем – сам пощупай, я промок до нитки! – и изводить себя дурными мыслями.

* * *

Когда они вышли из театра, шел мелкий дождь. И пьеса, и дрянная постановка утомили К., а мысль, что придется оставить дядю ночевать, окончательно добивала его. Именно сегодня ему очень хотелось поговорить с г-жой Бюрстнер – вдруг получится как-то оказаться с ней наедине? Присутствие дядюшки, однако, не оставляло ему никаких шансов. Был еще ночной поезд, на котором можно было его отправить, но дядюшка так увлекся процессом К., что склонять его к отъезду прямо сегодня казалось совершенно гиблым делом. Без особой надежды на успех К. все же предпринял попытку.

– Боюсь, дядя, – сказал он, – что мне в скором времени и в самом деле понадобится твоя помощь. Пока до конца не понимаю, в чем именно, но в любом случае понадобится.