Процесс

Он слегка поклонился дяде; тот явно был доволен новым знакомством, но в силу своей натуры не смог изобразить почтительности и сопроводил слова директора канцелярии хоть и смущенным, но громким смехом. Мерзкое зрелище!

К. мог спокойно наблюдать за происходящим – ведь им никто не интересовался. Директор канцелярии, раз уж его вытащили на свет, взял на себя – как это, видимо, было ему свойственно – ведущую роль в разговоре. Адвокат, чья недавняя слабость, похоже, служила одной цели – отделаться от новых гостей, слушал внимательно, приложив ладонь к уху. Дядя, хранитель свечи – он пытался удержать подсвечник в равновесии на коленке, чем вызывал частые тревожные взгляды адвоката, – быстро избавился от смущения и был, казалось, очарован как манерой директора канцелярии говорить, так и мягкими волнообразными движениями, которыми сопровождалась его речь. К., облокотившегося на спинку кровати, директор канцелярии совершенно игнорировал, возможно даже намеренно: для старика он был лишь слушателем. К тому же он толком не понимал, о чем речь, и поэтому отвлекся: то думал о сиделке и дурном обращении, которое она претерпела от дяди, то пытался вспомнить, не видел ли он уже где-то директора канцелярии. В зале во время первого слушания? Может, и нет, но директор, как ему казалось, отлично вписался бы в первый ряд стариков с жидкими бороденками.

Вдруг из передней послышался звук разбившегося фарфора.

– Пойду посмотрю, что случилось, – сказал К. и медленно направился к выходу, словно давая остальным возможность его удержать.

Только он вышел в прихожую и начал привыкать к темноте, как на его руку, еще сжимавшую дверную ручку, осторожно легла чья-то ладонь – куда меньше, чем у него, – и дверь тихо затворилась. В передней его поджидала сиделка.

– Все в порядке, – прошептала она, – я просто разбила тарелку об стену, чтобы вас выманить.

– Я тоже думал о вас, – сказал К. в замешательстве.

– Тем лучше, – сказала сиделка. – Идемте со мной.

Сделав пару шагов, они оказались у высокой двери матового стекла, которую сиделка открыла, пропуская К. вперед.

– Заходите же, – сказала она.

Судя по всему, они вошли в рабочий кабинет адвоката; насколько позволял разглядеть лунный свет, падавший лишь на маленький четырехугольник пола под каждым из двух больших окон, комната была обставлена тяжелой старинной мебелью.

– Сюда, – сказала сиделка и указала на темную скамью-сундук с резной спинкой. Усевшись, К. огляделся. Комната была просторная, с высоким потолком, и клиенты-бедняки наверняка чувствовали себя в ней не в своей тарелке. Письменный стол, почти во всю ширину комнаты, был расположен у окна так, что адвокат сидел за ним спиной к двери и посетителю, как незваному гостю, пришлось бы прошагать через весь кабинет, прежде чем увидеть лицо адвоката, если, конечно, только тот не соизволит к нему повернуться. К. живо представил себе, как посетитель семенит к огромному столу, но тут же забыл об этом: его внимание было приковано к сиделке, которая придвинулась к нему совсем близко, чуть ли не прижав его к подлокотнику.

– Я думала, – сказала она, – что вызывать вас не придется, сами выйдете ко мне. Даже странно: сначала глаз с меня не сводите, едва войдя, а потом заставляете ждать. Кстати, зовите меня Лени, – вдруг добавила она торопливо, словно ни одно мгновение этого разговора нельзя было потратить впустую.

– С удовольствием, – сказал К. – Что же до странности, о которой вы говорите, Лени, она легко объяснима. Во-первых, я не мог просто так сбежать, не послушав болтовню стариков, во-вторых, я не наглец какой-нибудь, а скорее человек робкий, да и вы, Лени, откровенно говоря, не производили такого впечатления, будто вас можно завоевать наскоком.

– Дело не в этом, – сказала Лени, положив руку на спинку скамьи и глядя в глаза К. Ее грудь вздымалась. – Просто я вам не понравилась и, вероятно, до сих пор не нравлюсь.

– «Понравились» – это недостаточно сильно сказано, – сказал он уклончиво.

– Вот как, – сказала она, улыбаясь.