Читаем Процесс полностью

В приемной директор и гость поднялись навстречу К. из мягких кресел. Директор мило улыбался и был явно рад появлению К. Он сразу представил его итальянцу, а тот крепко пожал К. руку и со смехом назвал кого-то ранней пташкой, К. толком не понял кого и лишь позднее уразумел, что имелось в виду. К. ответил несколькими гладкими фразами, которые итальянец выслушал, все еще посмеиваясь и нервно подергивая себя за густые, седеющие иссиня-черные усы. Эти усы явно были надушены, так что возникал соблазн подойти поближе и понюхать. Когда все уселись и завязалась небольшая вводная беседа, К. заметил, что понимает итальянца лишь отрывочно. Когда тот говорил спокойно, понятно было почти все, но это было скорее исключение – в основном речь так и лилась у него изо рта, он страстно тряс головой, а дважды даже вставал с очень серьезным видом и снова опускался смеясь в кресло. При этом он регулярно сбивался на какой-то диалект, который К. вообще не воспринимал как итальянский, однако директор не только все понимал, но и мог говорить, – впрочем, К. должен был это предвидеть: ведь итальянец приехал с юга своей страны, где и директор прожил несколько лет. Так или иначе, К. осознал, что добиться взаимопонимания с итальянцем у него вряд ли выйдет, потому что и на французском тот изъяснялся едва понятно, а читать по губам, что, возможно, помогло бы, мешали усы. У К. зародилось предчувствие большого конфуза, и он временно оставил попытки вникнуть в речь итальянца – в присутствии директора, который так легко его понимал, не стоило и напрягаться – и ограничился угрюмым наблюдением за гостем. Тот глубоко, но в то же время изящно сидел в кресле, то и дело поправляя короткий, скроенный по последней моде пиджачок, и старался что-то изобразить вольными жестами словно посаженных на шарниры кистей – с первого взгляда, не зная, о чем идет речь, можно было подумать, что он показывает, как бьет фонтан, но К., хоть и не сводил глаз с его рук, не мог уловить смысла жестикуляции. Наконец К., механически переводившего взгляд с одного собеседника на другого, накрыло уже привычной усталостью, и он – к счастью, вовремя – даже поймал себя на том, что по рассеянности встал и собрался развернуться и уйти.

В конце концов итальянец посмотрел на часы и вскочил. Попрощавшись с директором, он подступил к К. так близко, что тому пришлось отодвинуть кресло, чтобы обрести свободу движений. Директор, явно разглядевший в глазах К. мольбу о помощи, вмешался в разговор, да так ловко и ненавязчиво, словно всего лишь собирался дать ему небольшой совет, а на самом деле перевел все, что без передышки изливал речистый итальянец. От него К. узнал, что итальянцу еще нужно закончить кое-какие дела, что вообще-то у него совсем мало времени и он ни в коем случае не хочет галопом нестись по всем достопримечательностям, а с большим удовольствием – если, конечно, К. согласится, решение за ним – осмотрел бы только собор, но зато обстоятельно. Он был бы рад совершить эту прогулку в компании такого образованного и учтивого человека – тут имелся в виду К., совершенно не слушавший итальянца, а лишь пытавшийся быстро уловить слова директора, – и просит, если возможно, ждать его в соборе примерно через два часа, около десяти. Сам он почти уверен, что к нужному времени тоже окажется на месте. К. ответил что-то приличествующее случаю, итальянец пожал руку сперва директору, потом К., потом снова директору и пошел к двери, не переставая говорить и не отворачиваясь совсем от следовавших за ним хозяев.

К. еще немного задержался у директора – сегодня тот выглядел особенно измученным. Словно извиняясь перед К., он подошел к нему совсем близко и доверительно сказал, что поначалу собирался сам пойти с итальянцем, но потом – в причины он вдаваться не стал – решил, что лучше отправить с ним К. Пусть итальянца поначалу трудно понять, не стоит расстраиваться, понимание придет очень быстро. А если он все равно ничего не разберет, тоже не страшно, потому что итальянцу не очень-то и надо, чтобы его понимали. Кстати, К. на удивление хорошо говорит по-итальянски и наверняка отлично справится. На этом прием был закончен.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альпина. Антиутопии

Процесс
Процесс

Роман о последнем годе жизни Йозефа К., увязшего в жерновах тупой и безжалостной судебной машины, – нелицеприятный портрет бюрократии, знакомой читателям XXI века не хуже, чем современникам Франца Кафки, и метафора монотонной человеческой жизни без радости, любви и смысла. Банковского управляющего К. судят, но непонятно за что. Герой не в силах добиться справедливости, не отличает манипуляции от душевной теплоты, а добросовестность – от произвола чиновников, и до последнего вздоха принимает свое абсурдное состояние как должное. Новый перевод «Процесса», выполненный Леонидом Бершидским, дополнен фрагментами черновиков Франца Кафки, ранее не публиковавшимися в составе романа. Он заново выстраивает хронологию несчастий К. и виртуозно передает интонацию оригинального текста: «негладкий, иногда слишком формальный, чуть застенчивый немецкий гениального пражского еврея».

Франц Кафка

Классическая проза ХX века

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века