Читаем Процесс полностью

Наконец К. остался один. Ему даже не пришло в голову пригласить кого-нибудь еще из посетителей, и он лишь смутно задумался, как это удобно, что люди в приемной убеждены, будто он до сих пор ведет переговоры с фабрикантом, а потому никто, даже клерк, не может к нему войти. Он подошел к окну, уселся на подоконник, крепко держась за оконную ручку, и стал смотреть вниз, на площадь. По-прежнему шел снег, небо еще совсем не просветлело.

Так он просидел долго, не понимая, что его, собственно, беспокоит, просто время от времени бросая тревожные взгляды через плечо на дверь приемной, за которой ему мерещились шорохи. Никто не заходил, и он успокоился, подошел к умывальнику, умылся холодной водой, в голове у него немного прояснилось, и он вернулся на свое место у окна. Взять защиту в свои руки – это выглядело теперь труднее, чем поначалу. Пока ему удавалось переложить защиту на адвоката, процесс, по сути, мало его касался: он наблюдал за всем издалека, и суд практически не мог дотянуться до него напрямую. Можно было при желании поинтересоваться, на какой стадии находится дело, но и – опять же, при желании – вновь отстраниться. Но теперь, когда он решил сам себя защищать, требовалось, по крайней мере временно, полностью посвятить себя суду – конечно, ради полного и окончательного освобождения; но для достижения этой цели приходилось подвергать себя еще большей опасности, чем прежде. Даже если бы он в этом сомневался, сегодняшнее происшествие с заместителем директора и фабрикантом должно было убедительно доказать ему необоснованность сомнений. Не утратил ли он способности действовать из-за одной лишь неотвязной мысли, что придется защищать себя самому? Что же дальше-то будет? Ну и деньки ему предстоят! Найдет ли он дорожку, которая приведет его сквозь эти дебри к благополучному исходу? Не повлечет ли за собой тщательная защита – а любая другая не имеет смысла, – не повлечет ли она за собой необходимость устраниться по возможности от всего остального? Как он это переживет? И как вообще это провернуть в банке? Речь ведь не только о ходатайстве, для которого достаточно отпуска, хотя просить сейчас отпуск – уже большой риск, речь обо всем процессе, которому не видно конца. Вот какое препятствие выросло у К. на пути!

И как ему сейчас работать на банк? Он взглянул на письменный стол. Как впустить контрагентов и вести с ними переговоры? Как заниматься банковскими делами, когда процесс катится вперед, когда на чердаке чиновники корпят над бумагами по его делу? Не назначено ли это ему судом как своего рода пытка, сопутствующая процессу? И станут ли в банке, оценивая его работу, делать скидку на особые обстоятельства? Никто и никогда не станет. О процессе не то чтобы совсем не знали, просто К. было не вполне ясно, кто и сколько знает. Он надеялся, что хотя бы до заместителя директора слухи еще не дошли, иначе тот наверняка бы использовал услышанное против К. и было бы бессмысленно ждать от него человеческого отношения или хотя бы уважения к коллеге. А директор… Конечно, он был расположен к К. и, вероятно, если бы узнал о процессе, захотел бы, насколько это от него зависит, облегчить его положение, но едва ли успешно, потому что директор в последнее время все больше подпадал под влияние своего заместителя: ведь противовес, который раньше создавал К., стал уменьшаться. А заместитель к тому же использовал болезнь директора для усиления своих позиций. На что же К. оставалось надеяться? Кто бы ни примерил судейскую мантию, чтобы слепо и скоро вынести приговор, постарается по меньшей мере унизить приговоренного – ведь это теперь так легко. Возможно, такими размышлениями он лишь подрывает свою способность к сопротивлению, но ведь нельзя и обманывать себя – нужно смотреть на вещи настолько трезво, насколько это сейчас возможно.

Без особой цели, только чтобы подольше не возвращаться к столу, К. открыл окно. Отворилось оно с трудом, ручку пришлось повернуть обеими руками. Но когда оно распахнулось, в кабинет ворвался смешанный с дымом туман и принес с собой легкий запах костра.

– Противная осень, – сказал за спиной у К. фабрикант, незаметно вошедший в кабинет по пути от заместителя директора.

К. кивнул и бросил беспокойный взгляд на портфель фабриканта, из которого тот, наверное, собирался вытащить бумаги, чтобы рассказать об исходе переговоров с заместителем. Фабрикант, однако, уловил взгляд К., хлопнул по портфелю и сказал, не открывая его:

– Хотите услышать, как все прошло? В целом неплохо. Одобрение сделки у меня почти что в кармане. Молодец ваш замдиректора, хоть и совсем не прост.

Он улыбнулся и потрепал К. по руке, стараясь и у него вызвать улыбку. К., однако, показалось подозрительным, что фабрикант не хочет показать ему бумаги, а в замечании фабриканта он ничего веселого не нашел.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альпина. Антиутопии

Процесс
Процесс

Роман о последнем годе жизни Йозефа К., увязшего в жерновах тупой и безжалостной судебной машины, – нелицеприятный портрет бюрократии, знакомой читателям XXI века не хуже, чем современникам Франца Кафки, и метафора монотонной человеческой жизни без радости, любви и смысла. Банковского управляющего К. судят, но непонятно за что. Герой не в силах добиться справедливости, не отличает манипуляции от душевной теплоты, а добросовестность – от произвола чиновников, и до последнего вздоха принимает свое абсурдное состояние как должное. Новый перевод «Процесса», выполненный Леонидом Бершидским, дополнен фрагментами черновиков Франца Кафки, ранее не публиковавшимися в составе романа. Он заново выстраивает хронологию несчастий К. и виртуозно передает интонацию оригинального текста: «негладкий, иногда слишком формальный, чуть застенчивый немецкий гениального пражского еврея».

Франц Кафка

Классическая проза ХX века

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века