Процесс

В таком деле нельзя было размышлять ни о какой виновности, а стоило задуматься о собственной выгоде. С этой точки зрения неизбежным было решение как можно скорее, лучше прямо сегодня вечером, лишить адвоката доверенности. Хотя, если верить его рассказам, это нечто неслыханное и, вероятно, очень обидное – но К. не мог допустить, чтобы его личные усилия в рамках процесса натыкались на препятствия, созданные, возможно, его же адвокатом. Избавившись от адвоката, нужно было тотчас же подать ходатайство и, пожалуй, ежедневно настаивать на его рассмотрении. Разумеется, для этого недостаточно сидеть, как другие, в коридоре, положив шляпу под скамью. Он сам, или женщины, или еще какие-нибудь посланцы должны будут, что ни день, тормошить чиновников и заставлять их садиться за стол и изучать ходатайство К., вместо того чтобы таращиться на коридор сквозь решетку. Эти усилия должны быть неустанными и скоординированными, их надо постоянно контролировать, и в кои-то веки суд должен столкнуться с обвиняемым, понимающим свое право на защиту.

Хотя К. чувствовал себя в силах все это провернуть, составление ходатайства было удручающе сложной задачей. Раньше, всего только неделей раньше, он умирал от стыда при одной мысли, что когда-нибудь придется писать такое ходатайство самому, но ему и в голову не приходило, что это может быть еще и трудно. К. вспомнил, как однажды утром, уже заваленный работой, он отпихнул все бумаги в сторону и взялся за записную книжку, чтобы набросать схему подобного заявления и предоставить ее в помощь неповоротливому адвокату. Как раз в этот момент открылась дверь дирекции и вошел, громко смеясь, заместитель директора. К. почувствовал себя униженным, хотя заместитель директора смеялся не над его ходатайством, о котором ничего не знал, а над биржевым анекдотом, который только что услышал. Для понимания анекдота требовался рисунок, и заместитель директора, наклонившись над столом К., выхватил у него карандаш и стал рисовать в блокноте, предназначенном для ходатайства.

Сегодня К. забыл о стыде; ходатайство следовало составить. Если на работе для этого не найдется времени, что весьма вероятно, придется писать дома ночами, а не хватит и ночей – придется взять отпуск. Главное – не останавливаться на полпути, это самое неразумное, и в деловых предприятиях, и вообще. Составление ходатайства казалось делом практически бесконечным. Даже человек не робкого десятка легко мог прийти к выводу, что довести его до конца невозможно. Не из лености или коварства, которые только и мешали это сделать адвокату, а из-за недостатка сведений о предъявляемом обвинении и его возможном расширении: выходит, надо вспоминать всю жизнь вплоть до самых мелких происшествий, описывать и всесторонне проверять. И какая же это тоскливая работа! Подходит, пожалуй, лишь пенсионеру, чтобы занять впадающий в детство разум да заполнить дни, ставшие долгими. Но именно теперь, когда К. надо было всеми мыслями быть в работе, когда он еще находился на подъеме и уже представлял угрозу для заместителя директора, когда рабочие часы летели, а короткие вечера и ночи следовало посвятить наслаждениям молодости, – именно теперь К. приходилось браться за составление ходатайства.

Ему снова стало жаль себя. Почти непроизвольно, только чтобы с этим покончить, К. потянулся к кнопке электрического звонка, который был слышен в приемной. Нажимая на кнопку, он взглянул на часы. Одиннадцать! Целых два драгоценных часа потратил он на размышления и только сильнее прежнего отупел от усталости. Впрочем, время не пропало зря – он принял некоторые важные решения. Клерки, помимо всяческой корреспонденции, принесли две визитные карточки посетителей, уже давно дожидавшихся К. Это были весьма важные клиенты банка, которых, вообще говоря, ни в коем случае нельзя было заставлять ждать. Почему же, ну почему, словно спрашивали эти господа за закрытой дверью, обычно расторопный К. тратит лучшие часы рабочего дня на личные дела и зачем они явились в столь неудобное время? Утомленный и прежними мыслями, и тем, что ему предстояло, К. поднялся с места, чтобы принять первого клиента.