Процесс

– Эти противоречия легко объяснить, – сказал художник. – Речь о двух разных вещах – о том, что написано в законе, и о том, что я знаю по опыту. Не стоит их смешивать. Да, в законе, который я, впрочем, не читал, говорится: с одной стороны, невиновный должен быть оправдан, а с другой – на судей невозможно повлиять. Так вот, мой опыт говорит об обратном. Мне не известен ни один случай истинного оправдания, зато известны многие случаи влияния. Конечно, возможно, что ни в одном из известных мне случаев не осудили невиновного. Но разве так бывает? Столько дел и ни одного невиновного? Еще ребенком я слушал рассказы отца о процессах, рассказывали о них и сами судьи, приходившие в его мастерскую, – в наших кругах вообще больше ничего не обсуждают. Как только у меня появилась возможность самому приходить в суд, я ею сразу воспользовался. Я наблюдал бессчетное множество процессов в решающих стадиях, следил за ними, насколько мог, – и, надо признаться, ни разу не видел истинного оправдания.

– Ни одного, значит, истинного оправдания, – сказал К., будто беседуя сам с собой и своими надеждами. – Это, однако, подтверждает мнение, которое уже сложилось у меня о суде. Значит, и с этой стороны заходить бесполезно. Один-единственный палач мог бы заменить весь суд.

– Не надо обобщать, – сказал художник. – Я говорил лишь о своем опыте.

– Этого довольно, – сказал К. – Или вы слыхали, что в прежние времена оправдания случались?

– Такие оправдания, – сказал художник, – наверняка бывали. Просто это трудно выяснить точно. Решения суда не публикуются, даже судьи не имеют к ним доступа, а потому старые судебные дела – лишь достояние легенд. В них говорится даже о многочисленных истинных оправданиях. Но в это можно только поверить – доказательств нет никаких. Впрочем, совсем отмахиваться от легенд не стоит, в них есть доля правды, к тому же они очень красивые, у меня есть несколько картин по их мотивам.

– Какие-то легенды моего мнения не изменят, – сказал К. – Ведь перед судом на эти легенды не сошлешься, верно?

Художник улыбнулся.

– Не сошлешься, это так.

– Тогда и говорить о них нет смысла, – сказал К.

Он не верил художнику, но собирался временно соглашаться со всеми его высказываниями, даже если они вызывали сомнения или противоречили рассказам других людей. Сейчас у него не было времени проверять его слова или опровергать их, наивысшим достижением было бы сподвигнуть художника на какую бы то ни было помощь, пусть и не решающую. Поэтому он сказал:

– Довольно об истинном оправдании – вы ведь упомянули еще две возможности.

– Мнимое оправдание и затягивание. Только о них и можно говорить, – сказал художник. – Сейчас мы их обсудим, а пока не хотите ли снять пиджак? Вам ведь жарко.

– Верно, – сказал К., до сих пор не обращавший внимания ни на что, кроме объяснений художника. Теперь, когда ему напомнили о жаре, пот еще сильнее выступил у него на лбу. – Почти невыносимо жарко.

Художник кивнул, словно хорошо понимал, насколько К. неуютно.

– Нельзя ли приоткрыть окно? – спросил К.

– Нет, – сказал художник. – Рама закреплена намертво, не открывается.

К. наконец осознал, что все это время мечтал, как кто-то из них двоих вдруг подходит к окну и распахивает его. Он готов был глотать разинутым ртом даже туман. От чувства, что ему полностью перекрыли воздух, кружилась голова. Он шлепнул ладонью по лежавшей рядом перине и сказал слабым голосом:

– Это же неудобно и для здоровья вредно.

– Вовсе нет, – возразил художник, встав на защиту своего окна. – Тут всего одно стекло, но оно сохраняет тепло лучше двойного, поскольку окно не открывается. А если понадобится проветрить, хоть это, в общем-то, и ни к чему, потому что воздух и так идет через все щели, можно открыть дверь или даже обе.

Несколько успокоенный этим объяснением, К. огляделся в поисках второй двери. Заметив это, художник сказал:

– Она у вас за спиной, мне пришлось заставить ее кроватью.

Только теперь К. заметил в стене небольшую дверцу.

– Здесь вообще-то слишком мало места для мастерской, – сказал художник, словно пытаясь опередить К. – Уж как смог, так и обставился. Когда кровать загораживает дверь, ничего хорошего в этом нет. Вот, к примеру, судья, которого я сейчас пишу, всегда заходит через ту дверь, что возле кровати, я ему и ключ дал, чтобы он мог дожидаться меня в мастерской, если не застанет. Но он обычно приходит рано утром, когда я еще сплю. А как бы крепко ты ни спал, если прямо у кровати откроется дверь, волей-неволей проснешься. Вы бы потеряли всякое почтение к судьям, если б услыхали ругательства, которыми я его встречаю, когда он по утрам перелезает через мою кровать. Я бы отобрал у него ключ, да ничего из этого не выйдет, кроме неприятностей. Здесь двери такие: чуть поднажми – слетят с петель.

В продолжение этой тирады К. раздумывал, стоит ли снимать пиджак, но в конце концов понял, что больше просто не может. Поэтому он стянул пиджак и положил на колени, чтобы сразу надеть, если беседа подойдет к концу. Как только он это сделал, одна из девчонок закричала:

– Во, пиджак снял!