Процесс

На верхушке трона виднелась какая-то крупная непонятная фигура, и К. спросил о ней художника.

– Над ней надо еще немного поработать, – ответил художник, взял со столика пастельный мелок и сделал несколько штрихов по краям фигуры, отчего она не сделалась четче.

– Справедливость, – сказал, наконец, художник.

– А, теперь узнаю ее, – сказал К. – вот повязка на глазах, а вот и весы. Но ведь у нее крылья на пятках и она куда-то бежит, верно?

– Да, – сказал художник. – Так мне заказали. Это Справедливость и богиня победы в одном лице.

– Не очень хорошее сочетание, – сказал К. с улыбкой. – Справедливости нужен покой, иначе весы закачаются, а справедливый приговор станет невозможным.

– В этом деле я повинуюсь заказчику, – сказал художник.

– Конечно, – сказал К., который никого не хотел обидеть своим замечанием. – Вы нарисовали и трон, и фигуру с натуры.

– Нет, – сказал художник. – Ни фигуры, ни трона я никогда не видел, это все выдумано, но мне сказали, что и как рисовать.

– Как это? – К. притворился, будто не совсем понимает художника. – Но судья-то в судейском кресле настоящий.

– Да, – сказал художник. – Но он судья невысокого ранга и на таком троне он никогда не сидел.

– И все же хочет быть изображенным в таком парадном виде? Восседает прямо как верховный судья!

– Да, тщеславия этим господам не занимать, – сказал художник. – Но у них есть разрешение сверху на такие портреты. Каждому строго предписано, как его можно изображать. Только на этом портрете детали платья и кресла оценить, к сожалению, невозможно – пастель для этого не годится.

– Да, – сказал К., – необычно, что он выполнен пастелью.

– Так судья захотел, – сказал художник. – Портрет написан для одной дамы.

При виде картины ему, похоже, захотелось поработать, он закатал рукава, взял в руки мелки, и на глазах у К. из мелких штрихов за головой судьи образовалась красноватая тень, распространяясь лучами к краю картины. Из-за этой игры теней голова становилась похожа на украшение или медаль. Однако вокруг фигуры Справедливости фон оставался светлым: художник лишь чуть изменил его оттенок, и на этом фоне фигура как бы выдвигалась на передний план, напоминая уже не богиню справедливости или победы, а скорее богиню охоты, причем вполне явственно. Работа художника затягивала К. сильнее, чем ему самому хотелось. В конце концов он рассердился на себя за то, что провел здесь так много времени и не извлек из визита никакой особой пользы для дела.

– Как фамилия этого судьи? – спросил он неожиданно.

– Этого я вам сказать не могу, – ответил художник, рассматривая картину вплотную и явно пренебрегая гостем, которого поначалу принял так радушно.

К. счел это капризом и начал злиться – в первую очередь потому, что время уходило впустую.

– Вы, значит, доверенное лицо в суде? – спросил он.

Художник тут же отложил мелки, выпрямился, потер ладони и посмотрел с улыбкой на К.

– Что ж, давайте уже начистоту, – сказал он. – Вы хотите выяснить что-то о суде, как и сказано в вашем рекомендательном письме, а о моих картинах заговорили, чтобы вызвать у меня симпатию. Но я зла не держу, откуда вам знать, что со мной это лишнее. Да ладно вам! – отмахнулся он, когда К. хотел что-то возразить, и продолжал: – Вообще говоря, вы совершенно верно заметили, я в суде доверенное лицо.

Он умолк, словно давая К. время свыкнуться с этой мыслью. За дверью снова послышались голоса девочек. Они, вероятно, припали к замочной скважине или, может, подглядывали в щелочки. К. оставил попытки извиниться, потому что не хотел отвлекать художника, а еще меньше хотел, чтобы художник слишком зазнался и начал изображать неприступность. Вместо этого он спросил:

– А это официально признанная позиция?

– Нет, – сказал художник коротко, будто это замечание отбило у него охоту говорить дальше.

Но К. не хотел, чтобы он замолчал, и сказал:

– Что ж, иногда такие неофициальные позиции дают больше влияния, чем официальные.

– Это как раз мой случай, – кивнул художник, нахмурив брови. – Я вчера разговаривал с фабрикантом о вашем деле, он спрашивал меня, не хочу ли я вам помочь, и я ответил – пусть зайдет. Рад видеть вас здесь так скоро. Похоже, вы очень беспокоитесь, что, конечно, совсем меня не удивляет. Не хотите ли снять пальто?

Хотя К. совсем не собирался оставаться надолго, это предложение художника пришлось кстати. В каморке становилось все тяжелее дышать, и он дивился, почему здесь так душно, хотя чугунная печурка в углу явно не топится. Пока он стаскивал пальто и уж заодно расстегивал пиджак, художник сказал извиняющимся тоном:

– Не переношу холода. Тут жарковато, верно? В этом смысле комната очень удачно расположена. К тому же я зимой не проветриваю.