Теперь К. был более готов поверить словам художника, чем раньше, – они не расходились с тем, что он слышал и от других. Больше того, они пробуждали надежду. Если на решения судей, как утверждал адвокат, было настолько легко повлиять с помощью личных связей, то связи художника с тщеславными судьями были особенно важны, и уж точно недооценивать их не стоило. Значит, художник был важным пополнением армии помощников, постепенно собиравшейся вокруг К. Когда-то он славился в банке организаторскими способностями и теперь, оставшись без поддержки, получил хорошую возможность проверить себя в деле вне банковских стен.
Художник заметил, как подействовали его слова на К., и сказал с некоторой робостью в голосе:
– Вы замечаете, что я говорю почти как юрист? Это постоянное общение с господами из суда накладывает свой отпечаток. Это мне, конечно, очень выгодно, только вот творческий размах по большей части теряется.
– Как вам удалось свести знакомство с судьями? – К. хотел вызвать у художника доверие, прежде чем положиться на его помощь.
– Очень просто, – сказал художник. – Я это знакомство унаследовал. Еще мой отец был судебным рисовальщиком. Это место всегда наследуется. Новые люди тут не нужны. В изображении разных чинов есть столько тонкостей и, главное, столько секретных правил, что все они известны только небольшому числу избранных семей. Вот в том ящике, например, хранятся записи моего отца, которые я никому не показываю. Лишь тот, кто с ними знаком, способен писать судей. Но даже если я их потеряю, я держу в голове столько условий, что никто не сможет претендовать на мое место. Ведь каждого судью следует писать только так, как писали великих судей прошлого, а это могу только я.
– Вам можно позавидовать, – сказал К., думая о своей должности в банке. – То есть ваше положение непоколебимо?
– Именно так, непоколебимо, – сказал художник и гордо расправил плечи. – Потому-то я изредка и позволяю себе помочь какому-нибудь бедняге с процессом.
– И как вы это делаете? – спросил К., словно это не его художник только что назвал беднягой.
Художник, однако, не давал сбить себя с мысли и продолжал:
– В вашем случае, к примеру, поскольку вы совершенно невиновны, я бы предпринял следующее…
Постоянные упоминания о его невиновности уже надоели К. Ему начинало казаться, что этими замечаниями художник делает успешный исход процесса непременным условием своей помощи, отчего возникает внутреннее противоречие. Однако, несмотря на эти сомнения, К. сдерживался и не перебивал художника. Отказываться от его помощи он не хотел и уже решил ее принять – ведь она казалась ему ничуть не более сомнительной, чем помощь адвоката. К. даже отдавал ей предпочтение: ведь она была предложена более открыто и, пожалуй, к ней не прилагалось никакого вреда.
Художник придвинул кресло поближе к кровати и, слегка понизив голос, продолжал:
– Забыл вас спросить, как именно вы хотите отделаться от суда. Есть три возможности: истинное оправдание, мнимое оправдание и затягивание. Истинное оправдание, конечно, лучше всего, но я не имею никакого влияния на такого рода решения. По моему мнению, нет ни одного человека, который мог бы устроить истинное оправдание. Тут имеет значение только невиновность обвиняемого. Поскольку вы невиновны, существует возможность положиться на одну лишь вашу невиновность. Но тогда вам не нужна ни моя, ни чья бы то ни было еще помощь.
Такое железное построение поначалу сбило К. с толку, но потом он ответил – тихо, в тон художнику:
– По-моему, вы сами себе противоречите.
– В чем же? – терпеливо спросил художник и, улыбнувшись, откинулся в кресле.
Эта улыбка оставила у К. впечатление, что не стоит больше искать противоречий ни в словах художника, ни в судопроизводстве.
– Вы сперва сказали, что на суд не действуют никакие свидетельства, потом пояснили, что только публичные, а теперь вообще говорите, что невиновному не нужна помощь в суде. В этом и противоречие. Кроме того, вы говорили, что на судью можно повлиять через личные связи, но теперь утверждаете, что истинное оправдание, как вы его называете, не может быть достигнуто через личное влияние. Вот и второе противоречие.