– На то, что ходатайство еще не готово, могут быть разумные причины, – сказал торговец. – Кстати, как позже выяснилось, мои ходатайства не имели никакого смысла. Одно я даже прочитал – судейский чиновник сделал мне такое одолжение. Оно было совершенно бессодержательным, хоть и написано ученым языком. Сперва много по-латыни, тут я ничего не понял, потом общие призывы к суду, потом лесть в адрес одного чиновника, хоть и не названного по имени, но посвященные должны были угадать, о ком речь, потом похвальбы адвоката и прямо-таки собачьи, самоуничижительные выражения почтения к суду, наконец, ссылки на прежние случаи, чем-то якобы похожие на мой. Впрочем, эти ссылки, насколько я мог понять, были очень тщательно проработаны. Ничего не хочу сказать о работе адвоката – я ведь видел только одно ходатайство из многих, но в любом случае – и об этом я сейчас расскажу подробнее – я не видел, чтобы мой процесс как-то продвигался.
– Какое же продвижение вы хотели увидеть? – спросил К.
– Очень разумный вопрос, – ответил с улыбкой торговец. – В таких делах прогресс заметен крайне редко. Но тогда я этого не знал. Я коммерсант, а в то время был еще больше коммерсантом, чем теперь. Я хотел видеть ощутимый прогресс, дело должно было двигаться к концу или, во всяком случае, к какой-то кульминации. Вместо этого были только допросы, по большей части об одном и том же. Ответы я уже затвердил, как катехизис. Не по одному разу в неделю являлись посыльные из суда – в контору, домой, куда угодно, где бы я ни был. Они, конечно, мешали (теперь хотя бы в этом отношении стало полегче: телефонные звонки не так отвлекают), к тому же среди моих деловых партнеров и особенно среди родственников начали распространяться слухи о моем процессе, так что все пошло наперекосяк, но не было ни малейших признаков, что близится хотя бы первое рассмотрение дела в суде. Так что я пошел к адвокату и стал жаловаться. Он пустился в долгие объяснения, но решительно отказался предпринять для меня что бы то ни было: сказал, что никто не может повлиять на время рассмотрения, а требовать в ходатайстве назначить заседание, как я сделал, – просто неслыханно и равносильно погибели и для меня, и для него. Я подумал: чего не может или не хочет этот адвокат, сможет и захочет другой. И стал искать другого адвоката. Скажу, забегая вперед: ни один не потребовал назначить время рассмотрения, даже не попытался об этом ходатайствовать, это оказалось возможным только при одном условии, о котором я сейчас расскажу, так что здесь этот адвокат меня не обманул. В остальном, однако, я не пожалел, что обратился к другим адвокатам.
– Крупные адвокаты? – переспросил К. – Кто же они такие? И как до них добраться?
– Так вы о них никогда не слышали, – сказал торговец. – Нет ни одного обвиняемого, который бы не мечтал о них какое-то время, узнав об их существовании. Не поддавайтесь лучше этому соблазну. Кто такие крупные адвокаты, я знать не знаю, а добраться до них никак нельзя. Ни об одном деле я не могу сказать с определенностью: да, они им занимались. Некоторых они защищают, но достучаться до них самостоятельно невозможно, они защищают лишь тех, кого сами захотят. Чтобы они взялись за дело, оно должно выйти из низшей инстанции. Так что лучше о них не думать, иначе разговоры с другими адвокатами, их советы и их старания вам помочь покажутся такими гадкими и бессмысленными – я и сам это пережил, – что захочется все бросить, лечь дома в постель и забыться. А глупее этого ничего не придумаешь, да и в постели покой найти не удастся.
– Значит, вы тогда не думали о крупных адвокатах?
– Только недолго, – сказал торговец и снова улыбнулся. – Совсем о них забыть, к сожалению, невозможно, особенно по ночам эти мысли так и лезут в голову. Но тогда я хотел немедленного успеха и потому пошел к стряпчим.