– Да, – сказал К. и поднес руку к свече, чтобы направить побольше света на адвоката. – Я хотел вам сообщить, что сегодня же отзываю у вас доверенность.
– Я не ослышался? – спросил адвокат, привстав в кровати и опираясь рукой о подушку.
– Думаю, нет, – сказал К. и выпрямился в кресле, словно готовясь отразить нападение.
– Что ж, можем обсудить и такой ваш план, – сказал, помолчав, адвокат.
– Это уже не план, – сказал К.
– Возможно, – сказал адвокат, – и все же нам не стоит принимать поспешных решений.
Это «нам» прозвучало так, словно он не собирался отпускать К. и хотел остаться если не его представителем, то советником.
– Решение не поспешное, – сказал К., медленно поднялся и встал за спинкой своего кресла. – Оно хорошо обдумано и, возможно, даже немного запоздало. И это окончательное решение.
– В таком случае позвольте мне сказать всего несколько слов, – сказал адвокат, откинул перину и сел на край кровати.
Его голые, покрытые седыми волосками ноги чуть дрожали от холода. Он попросил К. передать ему одеяло с кушетки.
– Вы только напрасно простудитесь,
– Повод достаточно важный, – сказал адвокат, накидывая на плечи перину и кутая в одеяло ноги. – Ваш дядя – мой друг, и вы мне за это время тоже полюбились. Признаюсь в этом совершенно откровенно, здесь мне стыдиться нечего.
Эти трогательные стариковские речи были совершенно некстати, поскольку принуждали К. к подробному объяснению, которого он предпочел бы избежать, и подрывали его уверенность – в этом он полностью отдавал себе отчет, – хоть и ни в коей мере не могли заставить его изменить решение.
– Благодарю вас за доброе отношение, – сказал он. – Я готов признать, что вы занимались моим делом настолько плотно, насколько могли и насколько считали выгодным для меня. Однако в последнее время у меня сложилось убеждение, что этого недостаточно. Конечно, я не стану и пытаться убедить в правильности моего мнения человека настолько старше и опытнее меня, и если я невольно попытался это сделать, простите меня, но дело, как вы сами сказали, достаточно важное и, по моему убеждению, процесс требует гораздо больших усилий, чем те, что прилагались до сих пор.
– Понимаю вас, – сказал адвокат. – Вам не хватает терпения.
– Дело не в нетерпении, – сказал К. немного нервно и уже меньше стесняясь в словах. – Вы могли бы заметить еще по первому моему визиту, когда я приходил с дядей, что процесс меня не очень интересует: если бы мне не напоминали о нем в достаточно грубой форме, я бы и вовсе о нем забыл. Но мой дядя настоял, чтобы я доверил вам меня представлять, и я согласился, чтобы сделать ему приятное. После этого я был вправе ожидать, что процесс будет давить на меня еще меньше, чем раньше, – ведь адвоката нанимают именно для того, чтобы в некоторой степени переложить на него бремя процесса. Но вышло все наоборот. С тех пор, как вы представляете мои интересы, ход процесса тревожит меня, как никогда раньше. Пока я был сам по себе, я ничего не предпринимал, но и почти ничего не замечал, но теперь у меня появился представитель на случай, если события начнут как-то развиваться, и я непрерывно, с нарастающим напряжением ждал, что вы возьметесь за дело, но этого так и не произошло. Я, впрочем, получил от вас различные сведения о суде, которые, наверное, не смог бы получить больше ни от кого. Но я не могу этим довольствоваться, когда процесс тайно
К. оттолкнул стул и стоял, сунув руки в карманы пиджака.
– Когда долго практикуешь, все начинает повторяться, – негромко, спокойно сказал адвокат. – Сколько клиентов стояли передо мной на той же стадии процесса, что и вы, и говорили что-то похожее!
– Значит, – сказал К., – они, как и я, не зря так говорили. Это вовсе не опровергает мои слова.
– Я и не собирался их опровергать, – сказал адвокат. – Я хотел только добавить, что ожидал от вас большего здравомыслия, чем от других, в первую очередь потому, что глубже посвятил вас в судебную практику и собственную деятельность, чем обычно посвящаю других клиентов. И вот теперь выясняется, что вы, несмотря ни на что, все же недостаточно мне доверяете. Признавать это мне нелегко.