Процесс

– Да, – сказал адвокат. – Но сегодня вы еще можете передумать.

Он снова улегся в постель, натянул одеяло до подбородка и повернулся к стене. И только тогда позвонил.

Почти одновременно со звонком явилась Лени и быстро осмотрелась в надежде понять, что произошло. Увидев К., мирно сидящего у постели адвоката, она, казалось, успокоилась и с улыбкой кивнула К., который смотрел на нее без всякого выражения.

– Приведи Блока, – сказал адвокат.

Но вместо того, чтобы идти за ним, она подошла к двери, крикнула: «Блок! К адвокату!» – и скользнула за кресло К., потому, видимо, что адвокат лежал, отвернувшись к стене, и ни на что не обращал внимания. И тут началось – она не оставляла К. в покое, то наклоняясь к нему через спинку кресла, то гладя его нежно и осторожно по волосам и по щекам. Наконец, чтобы прекратить все это, он поймал ее за руку, которую она после некоторого сопротивления позволила ему удержать.

Блок тотчас же явился на зов, но остался стоять на пороге и, казалось, раздумывал, войти ему или нет. Подняв брови и наклонив голову, он словно ждал от адвоката повторного приказа. К. мог бы подбодрить его приглашением войти, но он решил порвать не только с адвокатом, но и со всеми в этой квартире, а потому оставался безмолвным наблюдателем. Молчала и Лени. Блок убедился, что его, во всяком случае, не прогоняют, и вошел на цыпочках, с напряженным лицом, судорожно стиснув руки за спиной. Дверь он оставил открытой на случай отступления. К. смотрел не на него, а на пышное одеяло, под которым адвоката стало совсем не видно, потому что он сильнее прижался к стене. Тут, впрочем, раздался его голос:

– Блок здесь? – спросил он.

Этот вопрос для Блока, уже достаточно далеко зашедшего вглубь комнаты, был равносилен тычку в грудь и одновременно в спину. Он покачнулся, замер в глубоком поклоне и сказал:

– К вашим услугам.

– Чего надо? – спросил адвокат. – Ты явился некстати.

– Но разве меня не вызвали? – спросил Блок скорее самого себя, чем адвоката, выставил вперед руки, как бы защищаясь, и приготовился к бегству.

– Вызвали, – сказал адвокат, – и все же ты явился некстати. – И добавил: – Ты всегда являешься некстати.

С тех пор, как адвокат заговорил, Блок уже не смотрел на кровать, а уставился куда-то в угол, будто один вид собеседника грозил его ослепить, и лишь вслушивался. Но и это было нелегко, потому что адвокат говорил, обращаясь к стене, тихо и при том быстро.

– Хотите, чтобы я ушел? – спросил Блок.

– Ну раз уж пришел, – сказал адвокат, – оставайся.

Можно было подумать, что адвокат не выполняет желание Блока, а угрожает ему розгами, потому что Блока начала бить дрожь.

– Я вчера был, – сказал адвокат, – у моего друга, третьего судьи, и постепенно перевел разговор на тебя. Хочешь узнать, что он сказал?

– О, прошу вас, – сказал Блок.

Поскольку адвокат не ответил сразу, он повторил свое «прошу вас» и склонился так низко, будто собирался встать на колени. Тут уж К. вмешался:

– Да что ты такое делаешь! – воскликнул он.

Когда Лени попыталась заткнуть ему рот, он схватил ее и за другую руку. Держал он ее без малейшей нежности – она тяжело дышала от боли и пыталась вырваться. Но за возглас К. наказан был Блок, и адвокат спросил его:

– Ну, кто твой адвокат?

– Вы, – сказал Блок.

– А еще кто? – спросил адвокат.

– Никто, кроме вас, – сказал Блок.

– Вот никого больше и не слушай, – сказал адвокат.

Блок явно был с этим полностью согласен – он смерил К. сердитым взглядом и замотал головой. На нормальный язык это можно было перевести лишь грубой бранью. И с этим-то человеком К. собирался по-дружески обсудить свое дело!

– Не буду тебе больше мешать, – сказал К., откинулся в кресле. – Хоть на колени встань или на четвереньках ползай, делай, что хочешь, мне все равно.

Но у Блока сохранилось еще чувство собственного достоинства – во всяком случае, перед К.: он шагнул к нему, размахивая кулаками, и закричал настолько громко, насколько осмеливался в присутствии адвоката:

– Вы не можете так со мной говорить, так не положено! Почему вы меня оскорбляете? Да еще здесь, в присутствии г-на адвоката, который терпит здесь нас обоих, и вас, и меня, только потому, что у него доброе сердце! Вы меня ничем не лучше, вы тоже обвиняемый, и против вас тоже ведется процесс. А если вы при этом все равно важный господин, то и я такой же, а то и поважнее вас. И требую, чтобы со мной обращались соответственно, по крайней мере вы. А если вы предпочитаете сидеть здесь и спокойно смотреть, как я, по вашему выражению, ползаю на четвереньках, напомню вам одно старое юридическое правило: для обвиняемого движение лучше покоя, ибо покоиться можно, не подозревая того, и на чаше весов, которые взвешивают твои грехи.