Провидение и катастрофа в европейском романе. Мандзони и Достоевский

О, если бы я мог вложить тебе в душу то чувство, которое я всегда потом питал, да и теперь питаю к человеку, которого я ненавидел! Если бы я мог! Я? Нет. Но бог может, и да содеет он это!.. <…> Он желает тебе больше добра, чем ты себе желаешь сам. Ты мог замыслить месть, но у него достаточно силы и достаточно милосердия, чтобы помешать тебе! Он оказывает тебе милость, которой другой, я грешный, был слишком недостоин. <…> Неужели ты думаешь, что раз ты беден и обижен, он не сможет защитить от тебя человека, созданного им по образу и подобию своему? <…> Ты можешь возненавидеть и тем погубить себя. Этим чувством ты можешь оттолкнуть от себя всякое благословение. Ибо, как бы ни обернулись твои дела, какая бы ни выпала тебе удача, знай – все послужит тебе в наказание, пока ты не простишь его…[277]

К этим словам любой комментарий уже представляется излишним, в них показано, как отказ от мести и насилия способен остановить закрутившийся однажды круговорот зла, как любовь Божья дарует спасение всем: и тому, кто смиряет свое сердце в искреннем прощении своих врагов, и грешнику, получающему прощение. Ведь сам Христос так любил своих врагов, что принял за них смерть.

По-христиански в романе умирает даже такой герой, как дон Родриго, главный виновник всех злоключений для двух обрученных. Когда Ренцо стоит перед убогим ложем умирающего, слова фра Кристофоро и увиденная картина заставляют его подумать о собственной смерти. Монах обращает к нему следующие слова:

Быть может, это кара, а может быть – милосердие. Чувством, которое ты проявишь теперь к этому человеку, оскорбившему тебя (я это знаю), – тем же чувством в день суда отплатит тебе господь Бог, которого ты ведь тоже оскорбил. Благослови его, и будешь благословен. <…> Быть может, господь готов даровать ему час раскаяния, но он хочет, чтобы ты просил его об этом. Быть может, он хочет, чтобы ты просил его вместе с той невинной девушкой. Быть может, он дарует ему милость за одну только твою молитву, за молитву оскорбленного и смирившегося сердца. Быть может, спасение этого человека и твое собственное зависит теперь от тебя, от твоего чувства прощения, сострадания… любви![278]

Все три эти элемента в романе Мандзони составляют здание Божественной милости, которая, по сути своей, очень близка понятию любви по Августину. Фра Кристофоро, говорит о важности выбора, стоящего перед Ренцо, с тем же чувством, с каким он чает спасения всего человечества.

Из письма Мандзони поэтессе Диодате Салуццо-ди-Роэро становится понятно, что первоначальный оптимистичный замысел романа был изменен после того, как автор более тщательно всмотрелся в историю и характеры людей, которые не могут избежать трагизма своего пути, живя в мире антиномий, неразрешимых вопросов бытия[279]. Но в том тихом благополучии, что опять же чудесным образом среди бед и разрухи, в которой пребывает их земля, вдруг выпадает на долю главных героев – в этом благополучии и заключена идея Божьего великодушия, где соединяются действенная доброта людей с милостью Всевышнего. Она же, по Мандзони, и есть монументальная сила Провидения.