Проза

Визуализация текста – главный принцип мирового Интернета, но в русском интернете наблюдается тенденция обратная – движение к последовательной вербализации визуальных образов. Русский интернет не доверяет картинке и в этом отношении напоминает лубок XVIII века. Автор в интернете анонимен и бесправен, как авторы лубочных текстов, но зато, в отличие от «бумажного автора», он абсолютно лишен «властного дискурса», «воли-к-о-владению». Отсюда и доминирующее – ироническое – отношение к власти, к политической оппозиции, к истеблишменту, к поп-героям из MTV, персонажам телевизионных «мыльных опер», к пиаровой патетике «Поколения П».

В этом смысле русский интернет – достойный наследник советского самиздата и андеграунда, он играет роль безразмерной вселенской кухни, где любой интеллигентский разговор сплетается из цитат и полуцитат, из намеков и пересказов прочитанного накануне, из эпатирующих реплик и пьяных философских откровений. Это культурный бульон, где самозарождается новая литература. Литература, начисто лишенная и властных амбиций, и агрессивных коммерческих претензий. И притом – литература массовая, ибо число посетителей (и участников) литературных сайтов и чатов уже на порядок, если не больше, превышает количество покупателей «бумажной продукции». Иными словами, в интернете все сильнее проявляется тот самый «литературоцентризм», который мы дружными усилиями хоронили на протяжении всего последнего десятилетия.

Глубинная укорененность в литературной проблематике, игровое внимание к внутренней форме слова радикальным образом отличает творцов русского интернета от сотрудников телевидения и «глянцевой» прессы, равно как и нынешних «толстых» журналов. В сетевых рекламных баннерах наследие нашей классики эксплуатируется с виртуозностью, выдающей серьезную продвинутость анонимных авторов по части, например, центонного стиха. В Сети мне постоянно попадается то один, то другой баннер с цитатой из Пушкина, но Пушкина, встроенного в профессиональный жаргон хакеров:

Не мог он gif'а от jpeg'а,
Как мы ни бились, отличить…

«Gif» и «jpeg» – это общепринятые обозначения для графических файлов разного типа, но, здесь употребляясь в значении «ямба» и «хорея» и контекстуально отсылая зрителя (читателя) к «Евгению Онегину», слова эти звучат как нормальные для пушкинской эпохи варваризмы, выражающие ощущение пьянящей языковой свободы, радость освобождения от власти любого «властного дискурса», будь то власть слова или власть видеообраза. Именно такая среда способна «родить в себе пляшущую звезду», явить миру «нового Гоголя» (грибной привкус этой фразы не позволяет забывать о том, что и Ленин был гриб). Но пока есть грибница, пусть и электронная, – безосновательны все мрачные прогнозы по поводу будущего нашей словесности и нелепы упреки в тоталитарной природе русского слова.

2000

Этюд государственной границы [218]

Стоит заговорить о границах нынешней России, как мы попадаем в атмосферу, напоминающую романы Достоевского, – в атмосферу, чреватую скандалом. Скандал захватывает даже зону геополитической утопии. Русские нацисты-«родовцы» распространяют карты будущей истинной Руси, поразительно напоминающие хаотическую картину последствий гигантского взрыва: Россия, Русь изображается там не как целостное, единое географическое пространство, а словно бы после биться посуды или взрыва – осколочно и фрагментарно. Так, наверное, выглядела сверхсекретная карта Архипелага ГУЛАГа в сейфе начальника лубянского главка. Территории, теоретически заселенные русскими, выглядят как система «зон», островков, анклавов, беспорядочно разбросанных по всему пространству бывшего СССР. Такая судорожная, дробная политико-географическая мечта могла родиться только в голове бывшего алкоголика, борющегося теперь за трезвость, но обреченного на пожизненный похмельный тремор.

Ощущение, будто вибрирует сама земля. Земля без границ, вязкая субстанция государственного тела, протоплазма без ядра. Но существовал ли когда-либо естественный центр у Великой степи, «откуда есть пошла Русская Земля»?[219] Великая степь ведь не знала ни центра, ни границ. Удивительно, что и в жестко центрированном государстве Сталина сознание этой безграничности не только не искоренялось, а наоборот, превратилось в единственно неоспоримый интеллектуальный background русско-советского менталитета. Советская родина необъятна, хотя ее рубежи священны – вот патетическая и двусмысленная формула нашей государственности. Ключевым здесь является понятие «рубежа».