Читаем Проза Чехова: проблемы интерпретации полностью

«Огнях»3, и подчинен он здесь проблеме по преимуществу гносеологической. Чему служит вся эта разветвленная и продуманная система авторских усилий связать все рассказанное с категорией времени?

Если бы мы, читатели, захотели принять сторону одного из участников спора, Ананьева, то повествователь обратил наше внимание на то, как многое «на этом свете», в объективном мире, не увязывается с его «взглядом на вещи», а автор, сконструировавший подобную систему соотношения между героями и повествователем, подключает еще и этот, полностью внесюжетный фактор - организацию времени.

В перспективе почти бесчисленных временных вариаций история Ананьева и Кисочки оказывается отнюдь не универсальным и общеобязательным, а предельно индивидуализированным случаем, определившим судьбу данных людей, данный образ мыслей, данную линию жизненного поведения. Но каковы связи этого единичного с общим, с миром, с его бесконечным разнообразием во времени, пространстве, людских судьбах? Герой-повествователь не видит таких связей, а автор показывает необозримые трудности, с которыми сталкивается пытающееся сориентироваться в мире сознание.

40

Конечная цель автора - не провозглашение «ничего не разберешь.», а обоснование причин, по которым человеческое сознание может прийти к такому выводу. Поэтому-то так легко конечный вывод повествователя (автор делает все, чтобы он выглядел обоснованным) принять за итог повести. Вывод Чехова не онтологический: мир есть хаос, а гносеологический: вследствие таких-то обстоятельств человек современного сознания может прийти к выводу о хаотичности мира. Возможность сделать опасный для нравственности вывод и шаткость или иллюзорность мыслимых контрдоводов - этой тревогой продиктован замысел «Огней».

Таким образом, ни о какой «неопределенности» позиции Чехова в «Огнях» не может идти речи. Повесть порождена продуманной позицией, для которой писатель нашел

последовательное художественное выражение.

Повести Чехов придавал особое значение. В письмах по поводу «Огней» он защищал не произведение само по себе - результаты своей работы он оценивал, как обычно, невысоко, - а право писателя на повесть именно с такой авторской позицией. В письме к Суворину от 30 мая 1888 года он защищает право художника не решать «такие вопросы, как бог, пессимизм и т. п.», а «изобразить только, кто, как и при каких обстоятельствах говорили или думали о боге или пессимизме». Уточнение, которое Чехов считает при этом само собой разумеющимся: «Мое дело только в том, чтобы быть талантливым, т. е. уметь отличать важные показания от неважных, уметь освещать фигуры и говорить их языком». Иными словами, объективность, по мнению Чехова, не исключает, а прямо предполагает определенность намерений писателя и критериев отбора. Писатель может не знать, что есть истина, но дело его - знать и показывать, что не является истиной, отличать истину от неистины, относящееся к проблеме истины от не имеющего к ней отношения.

41

И отрицательный вывод, к которому художник может прийти в ходе своего исследования жизни, точнее - существующих решений и ответов на ее проблемы, Чехов рассматривает как положительное знание, имеющее важное общественное значение: «Если же художник, которому толпа верит, решится заявить, что он ничего не понимает из того, что видит, то уж это одно составит большое знание в области мысли и большой шаг вперед» (П 2, 280-281).

В перспективе чеховского творчества «Огни» окажутся важной отправной вехой для целого ряда произведений - вехой, которая будет затем преодолена и даже покажется ненужной самому писателю. Но неизменным будет впоследствии интерес Чехова к «знанию в области мысли», к попыткам человека «понять» что-либо «из того, что видит», «разобрать» что-то «на этом свете». Сохранится в дальнейшем и наиболее частая для

писателя разновидность утверждения, обобщения.

Утверждения в чеховском мире - это в первую очередь его отрицания. Отрицание того, что не является «правдой», но кажется ею, выдает себя за нее. Отрицание претензий на обладание знанием универсальной правды, тогда как носитель подобной претензии обладает лишь в лучшем случае своим «определенным взглядом на вещи». Это первая, наиболее частая разновидность обобщений в чеховских произведениях.

В рассказах, написанных в ближайшие после завершения «Огней» месяцы («Неприятность», «Припадок», «Сапожник и нечистая сила», «Скучная история», «Воры»), писатель снова и снова будет возвращаться к попыткам самых различных людей разобраться на этом свете. Попытки во всех случаях окажутся неудавшимися, герои всех этих произведений ведут себя нелепо или ненормально с точки зрения «здравого смысла».

Но это не просто серия рассказов об обреченности попыток что-то «разобрать на этом свете», хотя пока

42

Перейти на страницу:

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука