Проза Чехова: проблемы интерпретации

этот мотив звучит громче всего. Даже в этот период не приходится говорить о чистом «агностицизме» Чехова. Сама многократность появления героев, бьющихся над «вопросом», говорит об уверенности писателя в неизбежности и всеобщности таких попыток. Стремление «разобраться» выглядит в мире Чехова как вечное и ничем не истребимое свойство человеческой натуры. И это, как увидим, станет другой разновидностью чеховских утверждений, обобщений.

Но прежде следует сказать, что именно к началу 1888 года относится не только художественное, но и теоретическое, понятийное определение Чеховым основной сферы его писательских интересов, основного круга волнующих его тем.

Как известно, Чехов собирался продолжить «Степь», проследить жизнь юного героя повести Егорушки Князева до того времени, когда он, попав в Петербург или в Москву, «кончит непременно плохим». Сейчас невозможно, конечно, предположить, через какие события и встречи провел бы писатель своего героя в этом неосуществившемся продолжении.

Но мы определенно знаем концепцию, основную мысль, которую Чехов думал положить в основу этой ненаписанной вещи: «Русская жизнь бьет русского человека так, что мокрого места не остается, бьет на манер тысячепудового камня. Простора так много, что маленькому человечку нет сил ориентироваться...» (письмо Д. В. Григоровичу от 5 февраля 1888 года; П 2, 190).

Трудно переоценить значение этого свидетельства для интерпретатора чеховских произведений. Сам Чехов указал тот угол зрения, который должен был определять отбор событий в произведениях, последовавших за «Степью», и одновременно общий вывод, к которому он собирался вести своего читателя.

43

Попытки героя «ориентироваться» в жизни, «разобрать» что-то на этом свете и отрицательный результат этих попыток, их неудача, а как итог этого - человек разбит жизнью «на манер тысячепудового камня». Чехова привлекала, судя по этим словам, именно гносеологическая проблематика: самостоятельным объектом анализа в его произведениях становятся познавательная деятельность человека, его ориентирование в действительности, представления о мире и определяемое ими поведение.

В исследованиях последнего времени не раз убедительно показывалось, что у Чехова окружающий мир всегда дан сквозь призму конкретного воспринимающего сознания⁴. Показывать жизнь прежде всего как чье-то знание о жизни - эта установка в творческом сознании писателя была неразрывно связана с другой: оценивать это знание

по критериям истины - «нормы», «настоящей правды».

Осенью того же 1888 года Чехов высказал свое известное суждение о задачах художественного творчества: «Требуя от художника сознательного отношения к работе, Вы правы, но Вы смешиваете два понятия: решение вопроса и правильная постановка вопроса . Только второе

обязательно для художника» (П 3,46 - курсив Чехова). Эти слова часто цитируются, и действительно, они нагляднее всего выражают адогматический характер чеховского мира. Но не всегда учитывается, что не сам по себе отказ от решения вопросов является сутью сформулированной здесь творческой программы. Основное уда-

44

рение в знаменитой чеховской формуле, как подчеркнул писатель, падает на правильность постановки вопросов. Недостаточно указать на адогматичность чеховского мира; в не меньшей степени этот мир сориентирован против скептицизма и релятивизма.

Авторская позиция при такой постановке задач не сводится к утверждению собственного, заранее сформулированного знания о жизни. Но она обязательно предполагает оценку чужих знаний, мнений, «правд», сопоставление различных «правд», исследование признаков, условий истины. Правильно ли поставлены вопросы? Является ли то, в чем видят истину, «настоящей правдой»? Что мешает «ориентироваться», разобраться в жизни? Эти и им подобные вопросы станут главными в чеховском мире.

45

¹ См. об этом: Линков В. Я. Значение рассказа «Огни» в развитии повествовательных приемов Чехова. - «Вестн. Моск. ун-та, филология», 1971, № 2, с. 21-22.

² Об отражении в этом споре реалий русской общественной мысли 80-х годов см.; Бердн иков Г. П.

Чехов. М., 1974, с. 161-162.

³ Категория времени входит в чеховский мир именно в «Огнях» не случайно. Герой повести, Ананьев, рассказывает, как он после семилетней разлуки с родным городом встретил на аллеях, где когда-то гулял с товарищами, уже каких-то чужих гимназистов, чужих барышень, и тут только «первый раз в жизни собственными глазами увидел, с какою жадностью одно поколение спешит сменить другое и какое роковое значение в жизни человека имеют даже какие-нибудь семь-восемь лет». Можно предположить, что перед молодым Чеховым во время поездки в Таганрог весной 1887 года, результатом которой стали и «Степь» и «Огни», впервые столь же ощутимо и столь личностно встал вопрос о роли времени в мироощущении человека.

⁴ См.: Чудаков А. П. Об эволюции стиля прозы Чехова. // Славянская филология, вып. 5. М., 1963, с. 310-334; Он же. Поэтика Чехова. М., 1971, с. 274; Гурвич