Проза Чехова: проблемы интерпретации

Ионе Потапову, схоронившему сына («Тоска»), надо не просто поведать печаль свою; ему кажется, что выговорить, выплакать тоску только и можно в определенных ритуальных, то есть закрепленных знаковых формах:

«Скоро будет неделя, как умер сын, а он еще путем не говорил ни с кем. Нужно поговорить с толком, расстановкой. Надо рассказать, как заболел сын, как он мучился, что говорил перед смертью, как умер. Нужно описать похороны и поездку в больницу за одеждой покойника. В деревне осталась дочка Анисья. И про нее нужно поговорить. Да мало ли о чем он может теперь поговорить? Слушатель должен охать, вздыхать, причитывать. А с бабами говорить еще лучше. Те хоть и дуры, но ревут с двух слов».

Нехитрый этот ритуал, зафиксированная и закрепленная обычаем последовательность действий, мог бы еще осуществиться в неспешности деревенской жизни, Но в сутолоке столицы ни седоки-господа, ни дворник, ни свой брат извозчик, поглощенные каждый своим, не слушают Иону. Иона, как это станет обычным для героев Чехова, не в силах правильно понять причины своего страдания («И на овес не выездил, - думает он. - Оттого-то вот и тоска. Человек, который знающий свое дело... который и сам сыт, и лошадь сыта, завсегда покоен...»). Ритуал в конце концов им выполняется, но в предельно абсурдной форме: соучастником по его исполнению оказывается лошаденка. Но если и звучит в рассказе ирония по поводу ложности представлений или несуразности поведения героя, то растворяется эта усмешка в лирическом авторском пафосе.

Горький юмор «Ваньки», «Тоски» прозвучит и более десяти лет спустя, в рассказе «На святках». Материнская несказанная тоска по живущей вдалеке дочери - и пустословие упоенного собой писаря, уверенного, что все в мире можно выразить при помощи лексики воин

54

ского устава; слезы Ефимьи, которой достаточно взглянуть на письмо из деревни, чтобы все понять без слов, - и солидная упорядоченность кабинетов и процедур в водолечебнице доктора Б. О. Мозельвейзера, в которой служит ее муж: и там и тут тоскующая, плачущая, бессловесная и неупорядоченная живая жизнь - и самодовольная самоуверенность устоявшихся знаков и их носителей и хранителей.

И эта общая основа, порождающая и самые смешные, и самые трагические из чеховских историй, то комическое, то печальное осмысление и освещение одних и тех же ситуаций обеспечивает глубокое внутреннее единство творчества Чехова на всем его протяжении. Юмор никогда не исчезнет из творчества Чехова², ибо и юмористические и «серьезные» произведения писателя написаны на одну, в сущности, тему, посвящены

одному кругу явлений.

В юмористических рассказах 1884-1887 годов Чехов нашел себя как художник. Они порождены уже не просто установкой непременно смешить читателей, а комическим осмыслением глубинной, главной чеховской темы - ориентации человека в окружающем его мире, попыток разобраться в нем, найти правду³. Еще раз отметим: в основе чеховского юмора лежит не просто наблюдательность, меткость деталей, сочность языка и т. п., а именно концепция, по которой рядом с «сиреной» необходим философ Милкин, с Ефимьей - Мозельвейзер. Точно так же в «серьезных» вещах Чехова авторская концепция выясняется из рядоположения горя

55

чей убежденности проповедующего Ананьева и «мозговой лени» не верящего ему Штенберга и множества подобных сопоставлений из более поздних произведений писателя.

Чеховский мир населен разными, непримиримо спорящими, разно (в силу естественных и искусственных, объективных и субъективных причин) верующими людьми, Не просто различие между людьми, но их самопоглощенность и непонимание друг друга, отсутствие надежных удовлетворительных ориентиров - эти гносеологические проблемы стали питательной почвой для шедевров чеховской юмористики, созданных во второй половине 80-х годов.

Но фактом творческого развития Чехова в те же годы стало его решительное углубление «в область серьеза». Читателю, привыкшему к маске пересмешника Антоши Чехонте, писатель мог бы ответить словами, которые по другому поводу произносит герой рассказа «Неприятность» доктор Овчинников: «Вы вот улыбаетесь! По-вашему, все это мелочи, пустяки, но поймите же, что этих мелочей так много, что из них сложилась вся жизнь, как из песчинок гора!» (7, 154).

Углубившийся «в область серьеза» писатель говорил не просто о мелочах, перерастающих в проблемы: только из таких проблем и состоит жизнь обыкновенного человека, а она-то представляет единственный и главный интерес для писателя.

56

¹ См.: Турбин В. И. К феноменологии литературных и риторических жанров в творчестве Чехова. // Проблемы поэтики и истории литературы. Саранск, 1973, с. 204-216.

² О соотношении «смеха» и «серьезности» в творчестве Чехова см.: Паперный 3. С. Чехов. // КЛЭ, т. 8. М., 1975, стлб. 489- 490.

³ Нелишне напомнить, что в этой главе шла речь не о содержании и форме юмористики Чехова в ее полном объеме, а лишь о природе комического у Чехова.

«Неприятность». Случайное или единичное?