Читаем Проза Чехова: проблемы интерпретации полностью

Но специфически чеховским является следующий слой рассказа. В первую очередь писателя интересует, как этот зависимый трудящийся человек понимает свое положение и как он в связи с этим ведет себя. Как всегда оказывается у Чехова, понимает неверно и реагирует нелепо, неадекватно. Вот сугубо чеховское в каждом его мужике, рабочем, интеллигенте-труженике: тяжесть положения такого труженика плюс бессилие правильно понять причины этого (неправильное понимание) и неадекватная (нелепая, несправедливая) реакция.

«Ванька», «Тоска»: пронзительное горе - и излияние без адреса или по ложному адресу. «Враги»: неподдель-

59

ное, искреннее страдание - и «несправедливое», «нелепое», как подчеркивает в конце рассказа автор2, поведение, такая поглощенность Кирилова своим горем, которая «не соединяет, а разъединяет» его и поглощенного своим несчастьем Абогина. Сходным по выражению авторского замысла окажется поздний рассказ «Новая дача» (1899): так же вне сомнения демократические симпатии автора, так же несоизмеримы для него горести бедных и богатых и так же не владеют истинным знанием симпатичные автору мужики, которые так и не могут понять, «почему же они не ужились и разошлись как враги» со «смирными, добрыми и кроткими» владельцами новой дачи.

Философский, гносеологический аспект в социальной теме будет, таким образом, в центре внимания писателя на всем протяжении его творчества. Социальные наблюдения и гносеологические проблемы не противостоят у Чехов, а тесно взаимосвязаны и взаимообусловлены, становятся формой существования друг друга. Социальную тему Чехов рассматривает в ее гносеологическом аспекте, а проблемы «ориентации в жизни», попытки понять ее неотделимы от социального положения героя. Так, завершающим штрихом в картине тягостной жизни обитателей Обручанова («Новая дача») является именно непонимание ими того, что и почему произошло в их судьбе:

60

«Они идут нога залогу, утомленные, и думают.

Что это был за туман, который застилал от глаз самое важное, и видны были только потравы, уздечки, клещи и все эти мелочи, которые теперь при воспоминании кажутся таким вздором? И не зная, что ответить себе на эти вопросы, идут дальше молча, понурив головы» (10, 127).

Социальная тема в чеховских произведениях всегда получает это дополнительное измерение, и, не учитывая его, нельзя понять того нового, что отличает Чехова от его современников и предшественников в трактовке социальной темы.

В рассказе «Спать хочется» мы читаем о работе сознания главного персонажа:

«Она все понимает, всех узнает, но сквозь полусон она не может только никак понять той силы, которая сковывает ее по рукам и по ногам, давит ее и мешает ей жить. Наконец, измучившись, она напрягает все свои силы и зрение, глядит вверх на мигающее зеленое пятно и, прислушавшись к крику, находит врага, мешающего ей жить.

Этот враг - ребенок.

Ложное представление овладевает Варькой. Убить ребенка, а потом спать, спать, спать.» (7,11-12).

«Ложное представление», которое ведет к ложному поступку. Здесь, как за год до

этого, во «Врагах», есть еще прямое авторское указание на ложность представления или несправедливость реакции героя. Потом эти авторские подсказки делаться уже не будут, от читателя потребуется умение по внутренним связям произведения улавливать указание на ложность представлений, суждений, поступков.

У пишущего о мужике Л. Толстого, когда он затрагивает ту же проблему - соотношение между положением человека из народа и тем, как он осмысляет жизнь и свое положение, -противоположная расстановка ак-

61

центов. Аким во «Власти тьмы» вызывает поначалу только смех своим косноязычием («тае», «значит») и неумением членораздельно изложить мысль. Но за этим Толстой дает почувствовать и увидеть конечную правду героя и подчеркивает, что именно косноязычный Аким, и только он, все правильно понимает, оценивает и выносит окончательный приговор.

Различия в природе демократизма Чехова и Толстого - особая и большая тема, требующая подробного исследования. Отметим лишь, что в основе этих различий лежат как исторические, так и личные, биографические причины. Пиетет перед народом, искание путей к «почве», к мужицкой «простоте и правде», учение у народа - то, что было присуще Толстому и народническому направлению русской литературы в широком смысле этого слова, - чуждо Чехову-писателю. «Во мне течет мужицкая кровь, меня не удивишь мужицкими добродетелями»; «не Гоголя опускать до народа, а народ подымать к Гоголю»; «все мы народ.» - эти и другие высказывания Чехова выражают новую для русской литературы форму демократизма, демократизма природного и изначального, для выражения которого писателю не надо было опрощаться, переходить на новые позиции, что-то ломать в себе.

Разумеется, Чехов видел бездну, отделяющую интеллигенцию от народа («Моя жизнь»), и лучше многих знал тяготы народного положения («Мужики»), а также понимал тайны народного мышления, народной мудрости и народной культуры («В овраге»). Речь идет о

Перейти на страницу:

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука