Читаем Проза Чехова: проблемы интерпретации полностью

«Ничего не разберешь на этом свете» - таким мог бы стать вывод и из неудавшейся попытки Васильева «разобраться», «решить вопрос». Но автору не менее важно

сказать, что сам «вопрос» остается, и равнодушие к нему равно слепоте. На необходимость искать решение «вопроса» указывает весь строй рассказа - не только картины увиденного в С-м переулке и размышления героя по их поводу, но и описание того, что не замечается никем («Как может снег падать в этот переулок!»).

И далее: как бы ни были очевидны неумение и неудача людей типа Васильева «решить вопрос», не может не быть таких вот попыток «разобрать что-то», неистребимо вечное стремление хороших и честных людей бросать вызов злу, хотя бы силы были несоизмеримы и попытки были заведомо обречены на неудачу.

В письме Григоровичу по поводу несостоявшегося продолжения «Степи» Чехов охарактеризовал ту биосоциальную дисгармонию, которая определяет, по его мнению, судьбу русского человека. И там же как характерные черты героев упомянуты «страстная жажда жизни и правды», «беспокойный анализ» (П 2, 190). Этот пафос непрекращающихся исканий истины, переходящий из произведения в произведение, отделяет чеховские трезвость и скептицизм от агностицизма, который принципиально отрицает возможность отыскания истины.

84

***

В этой главе говорилось о том начале чеховского творчества, которое мы назвали гносеологическим и которое связано с преимущественным интересом писателя к «знанию в области мысли», к попыткам «ориентироваться», что-то «разобрать на этом свете». Материал анализа пока был ограничен произведениями Чехова второй половины 80-х годов. Но и на нем можно видеть, что речь идет не просто об отдельной теме и не о частной проблеме, имеющей отношение к узкому кругу произведений.

К гносеологическому аспекту, как к центру, сходятся многие особенности содержания и формы чеховских произведений.

Так, с ним связаны отдельные ситуации, в которые чаще других Чехов ставит своих героев - ситуация открытия, ситуация непонимания героями друг друга, ситуация ни к чему не приводящего спора, никого не убеждающей проповеди и другие. Ему же подчиняются отдельные приемы, например, организация времени в повести «Огни». Без учета этого аспекта невозможно правильно истолковать чеховские принципы организации деталей и подробностей, соотношения общего и единичного в его произведениях.

Трактовка Чеховым социальной темы также получает, как мы видели, особое, гносеологическое измерение. И познавательная функция чеховских произведений в первую очередь связана с сосредоточенностью писателя на проблемах ориентирования в мире, правильности осознания его. Эстетический эффект чеховских произведений также в немалой степени определяется особым пониманием Чеховым своих писательских задач, установкой на полемику с неверными представлениями о соотношении правды и красоты, а это опять-таки разновидность спора о познании истины.

85

Словом, на этой оси немало построено в чеховском художественном мире. Речь идет, таким образом, об особом модусе видения и изображения действительности. И он ведет к особым, сугубо чеховским утверждениям, обобщающим выводам, без понимания которых немыслима правильная интерпретация произведений писателя.

86

1 О сходстве этого героя с Гаршиным см.: Семанова М. Л. Рассказ о человеке гаршинской закваски // Чехов и его время. М., 1977.

2 Об особом характере событий у Чехова подробно пишет Л.М. Цилевич в книге «Сюжет чеховского рассказа».

Школа Захарьина

Начиная со второй половины 80-х годов в произведениях Чехова наметилась еще одна фундаментальная особенность его взгляда на мир, подхода к жизненному материалу. Не явление само по себе, а знание о нем становится у Чехова самостоятельным предметом анализа - об этом свидетельствуют «Огни», «Неприятность», «Припадок». Человек в мире Чехова выступает в первую очередь как субъект познания, субъект ориентирования в действительности.

Но мало отметить сам факт приверженности писателя к гносеологической теме, к исследованию познавательных иллюзий, «ложных представлений». Исследуемые Чеховым различные виды заблуждений тяготеют в его произведениях к определенному центру, группируются вокруг некоей основной разновидности заблуждений. Чаще всего писатель возвращается к ложности

87

общих представлений и шаблонных решений. В своем последовательном, ни на чем не успокаивающемся разрушении иллюзий, относящихся к «знанию в области мысли», главную свою задачу Чехов видел в указании на несостоятельность «общих мест», общих решений, постоянно сталкивая их с конкретными «случаями», с индивидуальными и единичными явлениями.

Перейти на страницу:

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука