Этому-то медицинскому скептицизму, с одной стороны, и шаблону - с другой, Захарьин противопоставил свой метод, который, по признанию современного историка медицины, «резко поднял уровень клинической медицины той эпохи, а в дальнейшем был принят повсюду» 5.
Основной чертой учения Захарьина является строгая индивидуализация каждого случая заболевания и решительный отказ от шаблона в лечении. Не существует болезней «вообще», есть конкретные больные - этому исходному положению Захарьин придавал особое значение. Лечению должна подлежать не болезнь, будто бы одинаковая для всех, а больной со всеми присущими ему индивидуальными особенностями. Захарьин учил точному определению картины болезни, то есть «конкретному, в данном случае, во всех его особенностях и, обыкновенно, осложнениях (совершенно чистые случаи одной болезни встречаются гораздо реже, чем осложненные)» 6. «Чтобы предотвратить впадение в рутину, - учил он, - врач должен указывать на все особенности встречающихся случаев - индивидуализировать»
7
Внедряя индивидуальную терапию, то есть лечение не болезни, а больного, Захарьин выработал и научно обосновал свой метод опроса и осмотра больного, который позволял с большой точностью определять индиви-
91
дуальные особенности организма и диагностировать такие заболевания, которые протекают без ясно выраженных объективных признаков. Это особое внимание к формам осознания больным своего положения и состояния стало другим важным принципом медицинской школы Захарьина. В школе Г. А. Захарьина упор делался на «подробнейшее изучение больных, на расспрос их, возведенный на высоту искусства» 8.
Чехов, ставивший Захарьина в медицине наравне с Толстым в литературе (П 4, 362), усвоил от своего учителя именно «метод», умение «мыслить по-медицински» (П 3, 37) и стремился развить его дальше. Известно, что Чехов одно время намеревался читать курс в университете, ставя себе задачей «возможно глубже вовлекать свою аудиторию в область субъективных ощущений пациента» 9, то есть сопоставлять объективные данные о болезни с субъективным анамнезом.
Но эти же научные принципы оказали мощное влияние на формирование писательского метода Чехова в целом. Принцип индивидуализации каждого отдельного явления стал одним из основных его творческих принципов.
О том, как может применяться научный метод к изучению сложнейших явлений человеческой жизни, Чехов не раз говорит в своих произведениях. В частности, показательны в этом отношении два рассказа, созданные им в начале и в конце творческого пути, - «Рассказ без конца» (1886) и «О любви» (1898).
В «Рассказе без конца» речь идет о попытке самоубийства. Герой рассказа, Васильев (однофамилец героя «Припадка»), стрелял в себя и промахнулся. Затем происходит его разговор со случайным собеседником,
92
врачом и писателем. Затрагивается проблема, прямо относящаяся к литературе; как объяснить и описать в рассказе или романе это событие - попытку самоубийства, чтобы не впасть в шаблон, избежать «общих мест» и передать событие со всей достоверностью.
Казалось бы, объяснение лежит на поверхности: стрелявший в себя бедняк, у него
только что умерла любимая жена. Но сам Васильев отвергает такое объяснение как слишком общее и поверхностное.
Он говорит: «Недостает еще, чтобы вы стали допрашивать, какие причины побудили меня к самоубийству! Я и сам, признаться, не понимаю. Есть протокольно-газетные термины вроде «безнадежная любовь» или «безвыходная бедность», но
Никогда не понять человеку психологических тонкостей самоубийства! Где причины? Сегодня причина заставляет хвататься за револьвер, а завтра эта же самая причина кажется не стоящей яйца выеденного». И далее - о единственно приемлемом пути к пониманию явлений: «Все зависит, вероятно, от
Взять, например, меня. Полчаса тому назад я страстно желал смерти, теперь же, когда горит свеча и возле меня сидите вы, я и не думаю о смертном часе. Объясните-ка вы эту перемену! Стал ли я богаче, или воскресла моя жена? Повлиял ли на меня этот свет или присутствие постороннего человека? И мало чести героям ваших романов, если такой пустяк, как свечка, так резко изменяет ход драмы! Полчаса тому назад стрелялся, а сейчас рисуюсь. Объясните-ка!» (5, 15-16).
Логика, по которой Захарьин заставлял своих слушателей уверовать в метод индивидуализации, здесь распространяется на постановку диагнозов любых жизненных явлений, объяснять которые берется литература.
Кстати сказать, здесь видно и то, на какой основе в художественном описании сосуществуют главное
93
(самоубийство) и «пустяк» (свечка). Это не просто «случайное наряду с главным», а предельная индивидуализация явления, природу и причины которого можно понять, только учитывая всю совокупность сопровождающих его процессов и явлений. Принцип
индивидуализации находится в тесной связи с главной темой искания ответов, попыток понимания, ориентирования в явлениях действительности.