2См.:
10 «Научиться индивидуализировать каждый представляющийся болезненный случай - значит сделаться истинным и вполне научным врачом», - писал в 1896 году профессор Л.В. Попов (Клинические лекции, вып. 2, с. 23). Другой видный клиницист, М.М. Волков, начинал свои лекции с напоминания: «Болезнь есть отвлеченная величина, фикция, полученная путем отвлечения сходных и повторяющихся в отдельных случаях признаков В действительности мы видим перед собою не эти отвлеченные образы, как о том читаем на вывесках у изголовья кроватей, даже не «отдельные случаи», но отдельных больных людей.» (Клинические этюды, вып. 1, с. 3).
«Скучная история». Проблема «общей идеи»
В «Скучной истории» вновь, как в «Иванове», Чехов разрабатывает ситуацию, когда герой перешел из одной жизненной полосы в другую. Вновь герой пытается осознать, что с ним произошло, причину изменения своей жизни к худшему. Хотя герой «Скучной истории» несравненно значительнее, чем просто «хороший человек» Иванов, и жизнь его, долгая жизнь славного ученого, принесла немало добрых плодов науке и обществу, писателя интересует в обоих случаях одно и то же: как человек осознает жизненную ситуацию, в которой он оказался, соотношение истинного и ложного в этом осознании, восприятие героя и его жизненной ситуации окружающими.
Подобно Иванову, Николай Степанович готов отрицать то, в чем видел до этого смысл своей жизни, готов обесценить то, что прежде казалось ему значительным. Отличается лишь конкретная форма этой переоценки ценностей. Итогом гносеологических раздумий героя «Скучной истории» стал его вывод о том, что его жизни и деятельности недоставало и недостает «общей идеи».
В общей структуре повести соображение об «общей идее» - лишь один из этапов в раздумьях и мироощущении героя. Сначала им овладевают «аракчеевские» (злые) мысли (гл. I-IV). Затем - вспышка ужаса от предчувствия близкой смерти (гл. V, «воробьиная
97
ночь»). От этого - прямой переход к следующему этапу, полному равнодушию (начало VI гл.). Наконец, в самом конце записок герой «заметил в себе» отсутствие «общей идеи».
Каждый следующий этап наступает у Николая Степановича в борьбе с предыдущим. И такая борьба в чеховском герое, мы понимаем, будет продолжаться, пока человек жив. Как и в «Припадке», писатель, следя за ходом мыслей героя, сопоставляя каждый очередной его вывод с цепью предшествовавших, позволяет нам, читателям, увидеть преходящий и не абсолютный характер каждого из таких этапов. Об этом месте вывода об «общей идее» в ряду других умонастроений героя-повествователя следует, конечно, помнить в первую очередь. Но интерпретации «Скучной истории» в подавляющем большинстве всегда были сосредоточены вокруг этого последнего звена бесконечной, в принципе, цепи. Самые различные интерпретаторы видели в словах старого профессора о необходимости «общей идеи» авторский вывод. Именно так истолковали смысл «Скучной истории» еще первые ее читатели: Плещеев, Суворин, Михайловский.
В таком истолковании «Скучная история» оказывается вариацией на тему «Смерти Ивана Ильича» Л. Толстого. «Бог» - вот та «общая идея», об отсутствии которой в своей жизни плачет запоздало прозревший толстовский герой. Открытым и страстным авторским призывом к миллионам Иванов Ильичей наполнить, пока не поздно, свою жизнь «Богом», «светом», «любовью» прозвучала повесть Толстого.
Как и Толстой, Чехов показал человека, который ужаснулся, когда увидел, что в его жизни не было осознанного объединяющего начала. В отличие от Толстого, который генерализировал, считал общеобязательным вывод своей повести, Чехов вопрос об «общей идее» индивидуализирует. Вновь, как и в «Огнях», цель авто- 98
ра не утвердить вывод, к которому приходит повествователь, а исследовать условия, заставляющие человека современного сознания прийти к такому выводу.
Как конкретно исследуется в повести вопрос об «общей идее»?
Повесть написана от первого лица; места для авторских комментариев не оставлено. Автор обнаруживает свои расхождения с героем в тех случаях, когда тот вступает в противоречие с самим собой, с объективной логикой, с фактами, о которых мы узнаем из его рассказа. Такая непоследовательность («виляния») есть в рассуждениях Николая Степановича.