Читаем Проза Чехова: проблемы интерпретации полностью

2См.: Лушников А.Г. Клиника внутренних болезней в России. М., 1962, с. 117.

3 Попов Л.В. Клинические лекции, вып. 2. Спб., 1896, с. 41.

4 Волков М.М. Клинические этюды, вып. 1. СПб., 1904, с. 3-4.

5 Лушников А.Г. Клиника внутренних болезней в СССР. М. 1972, с 150.

6 Захарьин Г.А. Клинические лекции, вып. 2. М., 1889, с. 5.

7 3ахарьин Г.А. Клинические лекции, вып. 1, с. 10.

8 Захарьин Г.А. Клинические лекции, изд. 2-е, вып. 4. М., 1894 с. 206.

9 Россолимо Г.И. Воспоминания о Чехове // Чехов в воспоминаниях современников. М., 1954, с. 589.

10 «Научиться индивидуализировать каждый представляющийся болезненный случай - значит сделаться истинным и вполне научным врачом», - писал в 1896 году профессор Л.В. Попов (Клинические лекции, вып. 2, с. 23). Другой видный клиницист, М.М. Волков, начинал свои лекции с напоминания: «Болезнь есть отвлеченная величина, фикция, полученная путем отвлечения сходных и повторяющихся в отдельных случаях признаков В действительности мы видим перед собою не эти отвлеченные образы, как о том читаем на вывесках у изголовья кроватей, даже не «отдельные случаи», но отдельных больных людей.» (Клинические этюды, вып. 1, с. 3).

«Скучная история». Проблема «общей идеи»

В «Скучной истории» вновь, как в «Иванове», Чехов разрабатывает ситуацию, когда герой перешел из одной жизненной полосы в другую. Вновь герой пытается осознать, что с ним произошло, причину изменения своей жизни к худшему. Хотя герой «Скучной истории» несравненно значительнее, чем просто «хороший человек» Иванов, и жизнь его, долгая жизнь славного ученого, принесла немало добрых плодов науке и обществу, писателя интересует в обоих случаях одно и то же: как человек осознает жизненную ситуацию, в которой он оказался, соотношение истинного и ложного в этом осознании, восприятие героя и его жизненной ситуации окружающими.

Подобно Иванову, Николай Степанович готов отрицать то, в чем видел до этого смысл своей жизни, готов обесценить то, что прежде казалось ему значительным. Отличается лишь конкретная форма этой переоценки ценностей. Итогом гносеологических раздумий героя «Скучной истории» стал его вывод о том, что его жизни и деятельности недоставало и недостает «общей идеи».

В общей структуре повести соображение об «общей идее» - лишь один из этапов в раздумьях и мироощущении героя. Сначала им овладевают «аракчеевские» (злые) мысли (гл. I-IV). Затем - вспышка ужаса от предчувствия близкой смерти (гл. V, «воробьиная

97

ночь»). От этого - прямой переход к следующему этапу, полному равнодушию (начало VI гл.). Наконец, в самом конце записок герой «заметил в себе» отсутствие «общей идеи».

Каждый следующий этап наступает у Николая Степановича в борьбе с предыдущим. И такая борьба в чеховском герое, мы понимаем, будет продолжаться, пока человек жив. Как и в «Припадке», писатель, следя за ходом мыслей героя, сопоставляя каждый очередной его вывод с цепью предшествовавших, позволяет нам, читателям, увидеть преходящий и не абсолютный характер каждого из таких этапов. Об этом месте вывода об «общей идее» в ряду других умонастроений героя-повествователя следует, конечно, помнить в первую очередь. Но интерпретации «Скучной истории» в подавляющем большинстве всегда были сосредоточены вокруг этого последнего звена бесконечной, в принципе, цепи. Самые различные интерпретаторы видели в словах старого профессора о необходимости «общей идеи» авторский вывод. Именно так истолковали смысл «Скучной истории» еще первые ее читатели: Плещеев, Суворин, Михайловский.

В таком истолковании «Скучная история» оказывается вариацией на тему «Смерти Ивана Ильича» Л. Толстого. «Бог» - вот та «общая идея», об отсутствии которой в своей жизни плачет запоздало прозревший толстовский герой. Открытым и страстным авторским призывом к миллионам Иванов Ильичей наполнить, пока не поздно, свою жизнь «Богом», «светом», «любовью» прозвучала повесть Толстого.

Как и Толстой, Чехов показал человека, который ужаснулся, когда увидел, что в его жизни не было осознанного объединяющего начала. В отличие от Толстого, который генерализировал, считал общеобязательным вывод своей повести, Чехов вопрос об «общей идее» индивидуализирует. Вновь, как и в «Огнях», цель авто- 98

ра не утвердить вывод, к которому приходит повествователь, а исследовать условия, заставляющие человека современного сознания прийти к такому выводу.

Как конкретно исследуется в повести вопрос об «общей идее»?

Повесть написана от первого лица; места для авторских комментариев не оставлено. Автор обнаруживает свои расхождения с героем в тех случаях, когда тот вступает в противоречие с самим собой, с объективной логикой, с фактами, о которых мы узнаем из его рассказа. Такая непоследовательность («виляния») есть в рассуждениях Николая Степановича.

Перейти на страницу:

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука