Проза Чехова: проблемы интерпретации

В. И. Ленин, обобщая процессы в естественных науках того времени, писал в 1894 году: «... пока не умели приняться за изучение фактов, всегда сочиняли a priori общие теории, всегда остававшиеся бесплодными». Говоря о научном подходе к изучению фактов при отказе от априорных, догматических, абстрактных «общих» построений, Ленин приводил в пример деятельность «научного психолога», который «отбросил философские теории о душе и прямо взялся за изучение материального субстрата психических явлений - нервных процессов, и дал. анализ и объяснение такого-то или таких-то психических процессов» ¹. Современные историки медицины видят в этом обобщенном портрете «научного психолога» указание на перемены, происходившие в русской психологии той эпохи. Показательно, что в русской и мировой медицинской науке именно в 80-е годы наметился переход к изучению психологии познавательной деятельности человека. В

центр экспериментальной психологии выдвинулись проблемы мыслительных процессов

2

. Возможно, Ленин в своей обобщенной характеристике «научного психолога» имел в виду тех самых психологов: В.М. Бехтерева, С.С. Корсакова, П.И. Ковалевского, П.Ф. Лесгафта и других, за деятельностью которых внимательно следил в те же годы Чехов.

Идей позитивизма, провозгласившего задачу очистить весь механизм человеческого познания и привести его в точное соответствие с принципами естественнонаучного образа мышления, не могли не оказать сильного

113

воздействия на естествоиспытателей всего мира³. Но Чехову, разделявшему пафос ниспровержения «фальшивых доктрин» и изучения фактов вместо конструирования метафизических выдумок, оказались в то же время чужды крайности позитивизма. Гораздо ближе ему была позиция, занимаемая такими учеными, как Клод Бернар во Франции, а в России К.А. Тимирязев, Д.И. Менделеев, И.И. Мечников: «Опыт, показывая ученому на каждом шагу ограниченность его знания, все-таки не заглушает в нем естественного чувства, заставляющего его думать, что сущность вещей для него доступна. Человек инстинктивно поступает так, как будто он должен стремиться к этому, доказательством чего служит то вечное почему )

с которым он обращается к природе. Именно эта надежда познать истину, которая постоянно разбивается и вновь возрождается, только она поддерживала и всегда будет поддерживать сменяющиеся поколения в их пылком стремлении изучать явления природы»

4

Отказ от «общих теорий», категориальных схем в пользу реального знания, интерес к познавательной деятельности человека и при этом пафос поисков подлинной истины явились, таким образом, закономерностью научного мышления, проявившейся в разнообразных отраслях «человекознания». Художественный эквивалент этих общих для всего передового научного мышления конца XIX века тенденций нашел Чехов⁵.

114

В чеховских произведениях обнаруживается исследовательский метод ученого, сложившийся под влиянием передовой медицинской школы и тенденций в естественных науках его эпохи. Но, разумеется, еще более важно установить соотношение творческих принципов Чехова-писателя с закономерностями развития литературы.

В ряду постоянных проблем русской литературы XIX века одно из главных мест принадлежит проблеме связей между отдельной личностью и сверхличными, общими началами. Чеховское решение вопроса о соотношении между «общими идеями», общими формами поведения, ориентации в действительности и индивидуальным бытием - определенный этап в развитии основных исканий русской литературы.

Еще Печорин в «Фаталисте» с иронией и одновременно с завистью размышлял о вере, которая объединяла некогда «людей премудрых». Но для самого лермонтовского героя, понимавшего, какую силу придает воле и действиям человеческим вера, объединяющая с другими людьми и миром, возврат к такой вере невозможен. Лермонтов и его герой - представители эпохи, которая в известном смысле соотносима с чеховской эпохой «мысли и разума»: тот же «беспокойный анализ» и тот же, по выражению Белинского,

«голод истины».

По-новому проблема личностных и общих начал зазвучала в главных произведениях литературы 60-х годов. Катерина и Базаров, Раскольников и Лиза Калитина, Рахметов и герои «Войны и мира» - все они по-своему ознаменовали небывалый расцвет личностного начала, вырвавшегося из-под гнета сковывающих его разнообразных «установлений». В то же время эти могучие личности всегда погружены в стихию общего - традиции, «почвы», «вечных истин», единого «духа простоты и правды» и т. п.

Герои литературы 70-х годов - Лариса Огудалова и Анна Каренина, Иван Карамазов и Иудушка Головлев -

115

это яркие личности, еще более эмансипированные от ограничивающих рамок общепризнанного, принятого их средой за норму, стереотип, закон. Гибель таких героев чаще всего знаменует невозможность для них вернуться в спасительное лоно «общей идеи», общей со всеми жизни, что еще было возможно для героев литературы предшествующего десятилетия.