Проза Чехова: проблемы интерпретации

стояния одиночества, «недовольства собой и людьми» к уюту, наивности, взаимной симпатии - всему, чем стала для него усадьба Волчаниновых, их дом с мезонином. При этом герой-художник таков, что он, конечно, не довольствовался бы просто семейным счастьем. Для человека такого склада, даже если бы Лида не помешала, семейное счастье (как и для учителя словесности Никитина) было бы недолгим и временным успокоением и пристанищем, отправной точкой работы сознания, «новых мыслей», он захотел бы «бежать», тем более что в рассказе вскользь сказано о всех потенциальных недостатках Мисюсь.

Но и такого, как Никитину, срока семейного счастья герою «Дома с мезонином» не отпущено. В отличие от «Учителя словесности», это рассказ не об обманувшем героя жизненном стереотипе - семейном счастье, а о счастье несостоявшемся. Но всему рассказу разлита грустная задумчивая мелодия неоправдавшихся надежд, несостоявшейся любви.

Не углубляясь пока в трактовку темы любви Чеховым, отметим, что в рассказе три неосуществившихся личных счастья, три неудавшиеся судьбы - не только художника и Мисюсь. Такова судьба и Белокурова, которому лень влюбиться и жениться - гораздо покойнее сожительствовать с дамой, «похожей на откормленную гусыню». Такова судьба и Лиды, презирающей мысль о личном счастье и мнящей себя центром общественной жизни в уезде. И эта всеобщность, равнораспределенность не позволяет видеть в рассказе намерения одну сторону обвинить, а другую оправдать. Тут не «среда заела» и не «злые люди» (Лида, например) виноваты. Отвергая такие традиционные объяснения и мотивировки, Чехов рассматривает, индивидуализируя, различные формы одного явления: люди так легко проглядывают жизнь, сами отказываются от счастья, сами губят «огоньки» в своей душе.

228

И, как обычно в повестях и рассказах 90-х годов, Чехов наделяет своих героев, неспособных правильно сориентироваться в действительности и неспособных «сделать» свою жизнь (таковы, каждый по-своему, и художник, и Лида, и Белокуров), страстью к решению самых общих и значительных проблем. На этот раз спор заходит о том, нужна ли земская деятельность, и - шире - о взаимоотношениях интеллигенции и народа.

Какова же функция этого спора в рассказе? Некоторые интерпретаторы устанавливают прямую связь несовместимости между малопочтенными, исторически несостоятельными «малыми делами» и любовью: Лида губит любовь сестры и художника именно потому, что занимается «малыми делами». «Трогательную любовь Мисюсь и художника она безжалостно растаптывает. Чехов очень тонко показывает, что между убеждениями, деятельностью и духовными качествами Лиды существует полное соответствие: лишь узкий, неглубокий и нечуткий человек мог фанатически служить столь фальшивой идее»². Хотя почему «малые дела» и любовь несовместимы, без натяжек объяснить не удается.

Дело, конечно, как обычно у Чехова, не в конкретной, «специальной» природе обсуждаемой доктрины (в пользу «малых дел» в рассказе говорится не меньше, чем против, и каждый из спорящих ни в чем не убеждает другого). Здесь стоит упомянуть о противоречии, о котором пишут многие интерпретаторы «Дома с мезонином». Критика «малых дел» кажется трудносовместимой с тем хорошо известным фактором, что сам-то Чехов в своей жизни занимался подобными «малыми делами»³.

Среди проявлений деятельного чеховского гуманизма были и такие масштабные, как, скажем, перепись на Са-

229

халине или организация постановки памятника Петру I в родном Таганроге. Но писатель не чуждался и более скромных по значению дел, таких, как прокладка местного шоссе, постройка школ, бесплатное лечение крестьян, ссуды голодающим и т. п. Как согласуется все это с тем, что в «Доме с мезонином» отдается должное энергии, честности и последовательности рыцаря «малых дел» Лиды Волчаниновой, но сама эта «тонкая, красивая, неизменно строгая девушка» не восхваляется?

В попытках разрешить это противоречие одни интерпретаторы ссылаются на пресловутую «стеснительность» Чехова при выражении собственных взглядов, другие - приписывают автору тайные симпатии либо к Лиде, либо к ее оппоненту. Но противоречие останется необъясненным, пока мы будем отыскивать авторские симпатии к одной стороне за счет антипатий к другой или ставить Чехову в заслугу решение той или иной конкретной проблемы, в данном случае - проблемы «малых дел», отношения интеллигенции к народу.

Для Чехова неприемлема не доктрина как таковая, а претензия на ее абсолютизацию в качестве единственной и всеобщей истины. Носитель доктрины поглощен ею, а оппонент - своей точкой зрения, каждый из спорящих уверен в монопольном обладании «настоящей» правдой, автор же убеждает нас в невозможности принять любую из данных позиций за всеобщую истину. Принцип равнораспределенности в конфликтах в полной мере осуществляется при изображении словесных столкновений героев «Дома с мезонином»⁴.

230