Проза Чехова: проблемы интерпретации

Чаще всего эта общность обозначается интерпретаторами понятием, взятым из первого рассказа цикла, «Человек в футляре», - понятием футлярности. Действительно, без особой натяжки можно назвать и мечту о крыжовнике футляром, в который втиснута вся человеческая жизнь. Таким же футляром можно назвать те рассуждения о «грехе и добродетели в их ходячем смысле», в которые герои рассказа «О любви» старались упрятать свое чувство.

Нам важно отметить, что понятие «футляра» имеет прежде всего гносеологический характер, то есть связано с осмыслением жизни, ориентированием. Каждая из трех историй, по существу, повествует о «ложных пред-

238

ставлениях», овладевающих различными людьми. Та или иная форма жизненного поведения, та или иная жизненная программа является для Чехова разновидностью ориентации человека в мире. В таком понимании «футляр» аналогичен другим разновидностям такой ориентации, призванным определять строй целой человеческой жизни, - «общая идея» в «Скучной истории» или «зацепка в жизни» в «Печенеге». В каждом случае это то, что позволило бы герою строить жизнь по шаблону, иметь единый ответ на все возможные жизненные «вопросы».

На этот раз Чехов нашел для понятия, которое он неоднократно анализировал, емкую метафорическую формулу. Беликов в свой футляр - калоши, зонтик, древние языки - «прятался от действительной жизни» (10, 43). Таким образом, в аналогичном ряду - «общая идея», «зацепка в жизни» - понятие «футляр» наиболее исчерпывающе выразило конечный смысл такого рода понятий: прятаться в них от «действительной жизни», не укладывающейся ни в какие шаблоны и не сводящейся к генерализациям.

Как на этот раз читатель подводится к выводу о ложности представлений? Прежде всего сюжетно. Внутри каждой из рассказанных историй говорится о жизненном крахе, к которому приводит следование той или иной из избираемых «общих идей». «Действительная жизнь» торжествует, и довольно жестоко, над любым из «футляров», в который ее пытаются заключить. Только в гробу вполне «достиг своего идеала» Беликов. Ценой утраты молодости, здоровья и - более того - человеческого облика достигает поставленной цели Николай Иванович Чимша-Гималайский. Алехину нужно было утратить любимую женщину навсегда, чтобы понять, «как ненужно, мелко и как обманчиво было все то», что сам он ставил на пути своей любви. Каждый рассказ вносит свой вклад в тему «футляра», представляет свой аспект этой темы.

239

Итак, уже сами по себе рассказанные истории содержат вывод-обобщение, состоящий в отрицании принятых героями форм футлярности, шаблонов, «оболочек», в которые они заключали жизнь. Эти обобщения-отрицания - первая, наиболее очевидная и однозначная группа выводов, к которым автор «маленькой трилогии» ведет читателей.

Но то, что истории помещены в рамки общего повествования, что рассказчики дают свои оценки историям, а автор позволяет нам понять логику этих оценок, - все это заметно осложняет итоговый смысл цикла. Анализ продолжен, Чехов оценивает выводы, которые герои-рассказчики извлекают из чужих или своих жизненных уроков.

Можно сказать, что в «маленькой трилогии» не три, а четыре рассказа. В четвертом рассказе-обрамлении - выдержан тот же единый гносеологический угол зрения на изображаемую действительность, что и в собственно историях. На примере трех приятелей-рассказчиков Чехов показывает три разных типа человеческих оценок, три типа реакций на отрицательные жизненные явления, составляющие суть историй. Как это было уже в «Дуэли», за каждой из этих разных оценок одного и того же стоит опять-таки тот тип жизненной ориентации, которому следует каждый из оценивающих.

Ничего не поделаешь, «сколько еще таких человеков в футляре осталось, сколько их еще будет!» - дважды повторяет Буркин, повествователь «Человека в футляре».

«Больше так жить невозможно», надо что-то делать, надо «перескочить через ров или построить через него мост» - такова реакция Чимши-Гималайского, рассказчика «Крыжовника».

Совершив ошибку, «навсегда» расстался с надеждой на любовь, обрек себя «вертеться, как белка в колесе», в своем имении Алехин, рассказчик и герой «О любви».

240

Реакции, как видим, существенно различны, каждая неотрывна от индивидуальности реагирующего и обусловлена ею. Существует возможность неверной интерпретации (к сожалению, очень часто реализуемая и различных работах «о маленькой трилогии»): абсолютизировать какую-либо одну из этих реакций. Чаще всего чеховские намерения видят в том, чтобы провозгласить фразы, которые произносит рассказчик второй истории, Чимша-Гималайский. Мотивы такого отождествления каждый раз вполне понятны, но всегда они являются посторонними и по отношению к рассказу, и к действительной авторской установке. Как обычно в чеховском мире, автор не доказывает предпочтительности какой-либо одной из этих реакций, он «лишь» обосновывает, индивидуализирует каждую из них. И его выводы в иной плоскости, чем выводы любого из героев.