Читаем Проза Чехова: проблемы интерпретации полностью

му его возлюбленная замужем именно за Лугановичем, а ее муж уверенно владеет своим счастьем, «почему она встретилась именно ему, а не мне, и для чего это нужно было, чтобы в нашей жизни произошла такая ужасная ошибка». Кроме этих «почему» и «для чего» Алехин задает еще шесть подобных вопросов. «И ее мучил вопрос ...»

В конце истории - развязка «открытия»: герой понял, хотя и слишком поздно, чем должно руководствоваться в любви. «Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе» (10, 74).

Как и в «Крыжовнике», относительность вывода героя очевидна: что такое это «высшее, более важное, чем счастье или несчастье», - герой так и не знает, и случись ему полюбить еще раз, отнюдь нет гарантии, что на этот раз будет выбрано идеальное решение всех вопросов. Выводы Чимши-Гималайского («перескочить через ров») никак не пригодятся участникам этой любовной драмы, а их опыт, в свою очередь, не дает ответа на вопросы, от которых «горит голова» у людей типа Чимши-Гималайского.

Итак, в произведениях «маленькой трилогии» два ряда анализов, объединенных общим аспектом изображения действительности. В историях - анализ «ложных представлений», которым люди подчиняются и даже культивируют их, а в их обрамлениях - анализ и индивидуализация выводов, претендующих на общеобязательность, но обнаруживающих свою относительность и неприемлемость для других.

Оба аналитических ряда связаны, таким образом, отрицающими авторскими выводами. Для Чехова неприемлема никакая разновидность футляра, он показывает невозможность заключения «действительной жизни» ни

247

в одну из «оболочек». Вместе с тем мнимыми оказываются и словесные решения, предлагаемые повествователями: убедительные и естественные применительно к одним ситуациям, в других они кажутся пришедшими «из другой оперы». Образ «человека с молоточком» более всего приложим к самому Чехову, не позволяющему остановиться ни на одной иллюзии.

Но, как и прежде, негативные выводы-обобщения составляют важную, но не единственную разновидность выводов, вытекающих из произведений Чехова.

Можно говорить не только о сходстве между историями, но и о связи между рассказчиками «маленькой трилогии». Все они обыкновенные люди, занятые обыкновенными житейскими делами, наделенные обычными для «среднего человека» средней волей и «рыхлым умом». И вместе с тем ясно, что эти герои - Буркин, Чимша-Гималайский, Алехин, - об естественной ограниченности каждого из которых говорится, призваны вызывать у читателя интерес, ощущение близости и понятности волнующих проблем для всех и каждого. Общее в них - опять (как у героев «Учителя словесности», «Дома с мезонином») «неудовлетворенность собой и людьми», и вновь важнейший источник неудовлетворенности - существующее устройство жизни; объединяет их непонимание, почему действительность так нелепа, и жажда иной жизни, которая соответствовала бы норме. Эта норма ощущается ими смутно, в самых общих чертах: «Ах, свобода, свобода! Даже намек, даже слабая надежда на ее возможность дает душе крылья, не правда ли?» (10, 53); «Счастья пет и не должно его быть, а если в жизни есть смысл и цель, то смысл этот и цель вовсе не в нашем счастье, а в чем-то более разумном и великом. Делайте добро!» (10, 64); сюда же относятся слова Алехина о том, что в вопросах любви «нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле» (10, 74).

248

Это люди «в поисках за настоящей правдой», отбрасываемые назад, заходящие в

тупики, но неуспокаивающиеся, симпатичные этим, чувствующие «уклонение от нормы», реагирующие на него и носящие в себе смутное ощущение нормы. Объединяют людей в чеховском мире не только их иллюзии и заблуждения, но и стремление к «настоящей правде», к «норме». И это авторское обобщение уже позитивного порядка, хотя и тесно связано с обобщением-отрицанием.

Наконец, читателя ведет к обобщениям не только логика событий, не только логика характеров и высказываний героев-рассказчиков. В обрамлениях «маленькой трилогии» присутствуют внесюжетные и внехарактерологические элементы, которые выполняют роль ориентиров, указателей на то, без чего неполна картина мира, «действительной жизни», в которой пытаются сориентироваться герои4.

Перейти на страницу:

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука