Проза Чехова: проблемы интерпретации

Так, Иван Иваныч говорит о тяге горожан к жизни вне города, в деревне. Вначале он говорит об этом одобрительно и тут же - с осуждением. «А вы знаете, кто хоть раз в жизни поймал ерша или видел осенью перелетных дроздов, как они в ясные, прохладные дни носятся над деревней, тот уже не городской житель, и его до самой смерти будет потягивать на волю» (10, 58). Пока, как видим, об этом желании перебраться из города в деревню говорится с сочувствием, оно рассматривается как стремление «на волю». И обосновывается оно приблизительно так, как в свое время Чехов обосновывал в письмах свое желание перебраться из Москвы в деревню, купив себе имение. Но тут же, через несколько фраз, дается прямо противоположная оценка подобному стремлению: «Уходить из города, от борьбы, от житейского шума, уходить и прятаться у себя в усадьбе - это не жизнь, это эгоизм, лень ...» И высказывается ставший знаменитым афоризм о трех аршинах земли, которые нужны не человеку, а трупу, человеку же нужен весь земной шар.

Здесь уместно вспомнить о знаменитых чеховских «антиномиях», которые так поражали его собеседников. Бунин вспоминал, как Чехов «иногда говорил», что писатель должен быть нищим, чтобы не потакать своей лени и беспрерывно писать; «а иногда говорил совсем другое» и доказывал, что всякому человеку и особенно писателю нужен весь земной шар¹. Или при разговорах на иную тему: «Много раз старательно твердо говорил, что бессмертие, жизнь после смерти в какой бы то ни было форме - сущий вздор:

244

- Это суеверие. А всякое суеверие ужасно. Надо мыслить ясно и смело. Мы как-нибудь потолкуем с вами об этом основательно. Я, как дважды два четыре, докажу вам, что бессмертие - вздор.

Но потом несколько раз еще тверже говорил противоположное:

- Ни в коем случае не можем мы исчезнуть после смерти. Бессмертие - факт. Вот погодите, я докажу вам это...»².

«Что думал он о смерти?» - задавался после подобных разговоров естественным вопросом Бунин.

Из многих произведений Бунина мы можем узнать, что сам он думал о смерти, ибо в них вопрос о смерти ставится и решается с онтологической стороны³. Для Чехова же «смерть», «бог», «смысл жизни» - проблемы «специальные». Как художника, его интересует область гносеологии, в частности, что «словами можно доказать что угодно», что о смерти и бессмертии возможны прямо противоположные суждения. Внутренняя антиномичность монологов и диалогов героев наиболее закономерна при таком характере авторских интересов. Проверяя на собеседниках доказательность взаимоисключающих суждений, Чехов словно делал заготовки для своих произведений, персонажи которых нередко бессознательно высказывают именно такие взаимоисключающие суждения.

Итак, способ введения рассказа Ивана Иваныча и его комментариев тот же, что и в «Огнях», в «Рассказе старшего садовника», в «Ариадне». Вместе с двумя другими рассказчиками «маленькой трилогии» Чимша-Гималайский интересен для автора как представитель еще одного типа людей, имеющих «личный взгляд на вещи» и поглощенных этим своим взглядом. Этот взгляд кажется

245

герою «настоящей правдой», но автор позволяет почувствовать субъективную обусловленность и относительность его позиции хотя бы потому, что другим это не кажется настоящей - единственной и всеобщей - правдой, и потому, что выводы и заключения повествователей вытекают из индивидуальности каждого из них, обусловлены ею. В свете уже известных критериев, которым должна удовлетворять «настоящая правда», - критериев полноты, общезначимости, - относительность и этой позиции очевидна.

Третий рассказ цикла, «О любви», в соотнесении с первыми двумя, подтверждает решающее значение для автора гносеологического аспекта «знания в области мысли». Цель его не указать на рецепты влюбленности или решить загадки любви; он исследует осознание влюбленными создавшейся в их жизни ситуации и избираемый ими в соответствии с этим образ поведения. В обрамлении намечена перспектива единичности истории Алехина и Луганович. Этому служит история любви Пелагеи к Никанору, рассуждения собеседников о том, что все вопросы, связанные с любовью, - «все это неизвестно и обо всем этом можно трактовать как угодно». Алехин высказывает уже цитированное утверждение: «То объяснение, которое, казалось бы, годится для одного случая, уже не годится для десяти других, и самое лучшее, по-моему, - это объяснять каждый случай в отдельности, не пытаясь обобщать. Надо, как говорят доктора, индивидуализировать каждый отдельный случай».

И его история подтверждает, с одной стороны, предельную индивидуальность, единичность его любовной коллизии, а с другой - возможность сделать обобщающие выводы не относительно сути «специальной» проблемы, а относительно характера ее осмысления и вытекающего из этого поведения. Герои истории осложняли свою любовь разнообразными, как говорит Алехин, «роковыми вопросами». Для героя является «тайной»,поче-

246