Проза Чехова: проблемы интерпретации

Одной из первых попыток Чехова опробовать финал такого рода был еще рассказ «Воры» (1890). Фельдшер Ергунов показан на протяжении всего рассказа, казалось бы, как ходячее воплощение представлений о незыблемости социальных иерархических перегородок, отделяющих, например, фельдшеров от простых мужиков. В разговорах с конокрадами этот скучный и надутый человек только и думает о том, как сохранить дистанцию между собой и мужиками, и постоянно попадает впросак. А в финале рассказа он ограблен, едва не убит, но размышляет не о пропавшем имуществе и не о том, как будет оправдываться в больнице: «Он шел и думал , к чему на этом свете доктора, фельдшера, купцы, писаря, мужики, а не просто вольные люди? Есть же ведь вольные птицы, вольные звери, вольный Мерик. И кто это выдумал , что доктор старше фельдшера? А почему бы не наоборот... » (7, 324- -325) и т. д. Далее, в эпилоге, это уже не только новые, несвойственные прежнему Ергунову мысли (и не просто развязка открытия): мы узнаем, что он уволен, слоняется без места и ... сам стал вором, только куда как жалким по сравнению с «чертями»-конокрадами, которые ввели его в соблазн вольной жизнью. Сюжет рассказа повествует, таким образом, об отходе человека от прежнего жизненного стереотипа, а в финале - о новой жизни, строящейся по диаметрально противоположному принципу.

Следующим по времени опытом с подобной развязкой стала повесть «Дуэль», где

подобная перемена происходила с Лаевским. Еще более сложную задачу Чехов поставил перед собой в «Жене» (1892). На суровом фоне народного бедствия - голода - разворачивается семейный конфликт героя повести Асорина, инженера и камер-

252

юнкера, человека типа толстовского Каренина, и ею молодой жены Натальи Гавриловны. Асорин охарактеризован, казалось бы, беспросветно: неприязнь и ненависть к нему со стороны окружающих, в глазах которых он «гадина», всеобщая радость по случаю его отъезда из собственного дома - этого не было в случае с Лаевским, которого одни оправдывали, в то время как другие обвиняли. Но и с Асориным после «странного, дикого, единственного» в его жизни дня происходит перемена, после которой он чувствует себя «другим человеком». «От прежнего самого себя я отшатнулся с ужасом, с ужасом, презираю и стыжусь его, а тот новый человек, которые во мне со вчерашнего дня, не пускает меня уехать» (7, 498). Перемена эта действительная: дело не только в том, что герой жертвует на голодающих 70 тысяч, а в том, что говорит он об этом доктору Соболю «просто» и рад, что «Соболь ответил еще проще: - Ладно».

Значит, и здесь использован все тот же тип развязки, развязки-перемены (даже слово «перерождение» в этих случаях выглядело бы чересчур сильным), который Чехов, очевидно, считал плодотворным. Такая развязка говорит как о ложности прежнего типа жизненного поведения, осознанной героем, так и об условности, относительной истинности тех оценок, которые выносились этому человеку окружающими и им самим.

Сама перемена в герое вновь, как и в «Дуэли», преподнесена не как апофеоз добродетельного или идеального в человеке (если видеть цель изображения «перелома» в этом, то он, действительно, покажется неубедительным). В «Жене» еще явственнее, чем в «Дуэли», «новая жизнь» показана как избавление от одного комплекса ошибок, лжи, заблуждений, что отнюдь не исключает в новом периоде жизни новых проблем и заблуждений.

Чаще всего, показав переход человека в новую для него полосу жизни после отказа от прежнего набора

253

представлений и образа поведения, Чехов дает понять, что этот переход - не завершение исканий и не обретение ответов, а начало новых вопросов. Так, финальные размышления героя «Воров» Ергунова, полностью выбитого из прежней жизненной колеи, состоят сплошь из вопросов («к чему на этом свете ...», «и кто это выдумал...», «а почему бы не наоборот ...», «хорошо устроен мир, только зачем и с какой стати ...»); «почему» повторяется в последних абзацах рассказа пять раз. Финальные размышления Лаевского о поисках людьми настоящей правды, кажется, носят утвердительный характер, но и в них включен вопрос «кто знает?» - вопрос, касающийся судеб людских исканий вообще, не говоря уже о проблемах, вставших непосредственно перед изменившимся Лаевским. Фразой «Что будет дальше, не знаю» заканчиваются записки Асорина. Сходным, как мы видели, является и положение в финале героя рассказа «Убийство».

К развязке именно этого типа, указывающей на переход героя в новое состояние, его отказ от некоторых стереотипов и появление перед ним новых вопросов, приводит Чехов и историю Гурова и Анны Сергеевны в «Даме с собачкой». В финале рассказа нет необходимого атрибута «развязок-воскресений» и «развязок-возрождений», нет найденного решения обсуждавшихся в произведении проблем, света открывшейся истины.