Проза Лидии Гинзбург. Реальность в поисках литературы

Дистанцируясь от индивидуалистической философии романа XIX века, Гинзбург – как и Пруст – выбирает квазиавтобиографический жанр. Но она ставит перед собой другие приоритеты: «Я хочу разложить человека, его поведение, вещи, окружающие человека, на рационально познаваемые элементы. Факторы научного мышления. ‹…› У Пруста – другое. Для него самое важное, что мир в сознании. Для меня – что мир в познавательных категориях»[729]. Хотя на деле единственным предметом описания у Гинзбург остается сознание, ее желание запечатлеть «мир в познавательных категориях» указывает, что она переключается с внутреннего, субъективного мира героя на анализ структуры личности других людей, сформированной социальными факторами.

Возможно, черновики Гинзбург более систематичны, чем то окончательное прозаическое произведение, которое она задумала (но так и не завершила). Приметы этого можно найти в завершенных повествованиях, таких как «Возвращение домой», где мысли, воспоминания и впечатления героя (Оттера, Игрека, Эна или «я») изображены в отчасти личной манере, не отчуждающей и не схематичной. В «Возвращении домой» заметно сильное влияние прустовского романа: свобода от сюжета и характера, упор на репрезентацию процесса мышления, использование диалогов в качестве иллюстраций, а также стиль, для которого характерно смешение научных обобщений с витиеватыми, на грани поэтичности описаниями пейзажей. Рассказчик Гинзбург отличается от прустовского тем, что выражает эмоции более сдержанно и практикует более научный подход к препарированию впечатлений – как его собственных, так и впечатлений иллюстративного персонажа (Игрека).

Составленные Гинзбург планы «Дома и мира» четко свидетельствуют об этом «научном подходе», входившем в замысел автора. В одном из них она следующим образом разъясняет свой метод: «Человек анализируется в своих проявлениях, доступных внешнему наблюдению и обобщающему разуму. Основные элементы – аналитическое рассуждение и запись человеческой речи, сопровождаемая аналитическим комментарием»[730]. И действительно, персонажи описаний характеров (имевшие реальных прототипов – людей из окружения Гинзбург) и диалогов анализируются на материале их внешних проявлений, прежде всего их речи. Единственное исключение – автобиографический герой, Оттер, чьи мысли и чувства, описываемые в третьем лице, сопутствуют диалогам.

В самых пространных из уцелевших отрывков «Дома и мира» рассматриваются любовь и быт: две из пяти «категорий» бытия, постулируемых Гинзбург (остальные – профессия, творчество и самосознание)[731]. Отношения, поставленные в центр текста, подобны более раннему анализу «второй любви» в «Стадиях любви». Здесь персонажей зовут не «А.» и «Б.» (как в «Стадиях любви»), а Оттер и Ляля; Ляля – первая героиня текстов Гинзбург о любви, у которой есть личное имя. Основная – узнаваемо автобиографическая – черта характера Оттера состоит в том, что это «человек, воспринимающий мир в слове». Кроме того, Оттер – литератор: писатель и ученый, наделенный даром психологического анализа.

Сюжет Гинзбург наводит мосты между интересом Герцена к «творческому действию» (или одействотворению посредством «акта исторического и социального»)[732] и тем, как Хемингуэй исследовал чувство опустошенности, которое испытывает субъект ХХ века. В «Доме и мире» рассказывается о «борьбе людей с пустотой и в пустоте за свою реализацию», где любовь – лишь частный случай всеобщей «борьбы» за самореализацию (а не просто романтических «поисков» самореализации). В другом месте Гинзбург определяет самореализацию как максимум достижимого для данного конкретного человека, наилучшее применение талантов и способностей человека, которое только возможно в реальной среде с ее неизбежными препятствиями, применение, часто сопровождаемое ощущением, что ценность человека подтверждается на социальном уровне (но, возможно, вселяет осознанную или бессознательную досаду на то, чего человек достичь не может)[733]. Оттер у Гинзбург – точно так же, как герой Пруста, – способен обрести удовлетворенность и прогнать пустоту путем трезвого самоосмысления, которое может пролить свет на любую сферу общественной или частной жизни, а наилучшую отдушину находит, пожалуй, в писательстве. В сфере романтических отношений Оттер нуждается в ощущении, что любимая питает к нему неиссякающую любовь, – оно требуется, чтобы подтвердить реальность отношений. Таково единственное подтверждение, которого ему достаточно, чтобы преодолеть комплекс «импотенции»: в аудитории он не нуждается.