Проза Лидии Гинзбург. Реальность в поисках литературы

Структура и смысл в жизни человека прирастают благодаря созданию биографии – либо написанной (в качестве художественного произведения), либо разыгрываемой в повседневной жизни (в качестве автоконцепции). Гинзбург пишет: «Понимание смерти возможно, когда жизнь осознается как факт истории и культуры. Как биография. А биография – структура законченная и потому по самой своей сути конечная». Как и ее современника Василия Гроссмана, Гинзбург привлекают положительные аспекты привнесения сюжета в жизнь: «Тогда жизнь не набор разорванных мгновений, но судьба человека, И каждое мгновение несет в себе бремя всего предыдущего и зачаток всего последующего»[263]. И действительно, любой абзац биографии (как и любая строка стихотворения) не равен себе – он приобретает смысл через взаимосвязь с другими элементами, с целым, а также с «историей и культурой». Оправдать жизнь человека перед лицом смерти помогает восприятие даже пока не завершенной жизни как биографии.

Идея жизни как произведения искусства схожа с понятием «жизнетворчество» у русских символистов, трактуемым в ницшеанском духе – как абсолютная эстетизация повседневной жизни человека. Сама Гинзбург определяла жизнетворчество как «преднамеренное построение в жизни художественных образов и эстетически организованных сюжетов»[264]. Но она (как и многие другие представители поколений, пришедших после символистов) скептически смотрела на эту особую разновидность «жизни как искусства»: «Беда в том, что жизнь в целом не поддается эстетизации»[265]. Символисты сами понимали, отмечает она, что в конечном счете их жизнетворчество превратилось в «мистическое шутовство, буффонаду»[266].

Пожалуй, на идеи Гинзбург можно взглянуть в ином контексте: заметно, что они очень близки к малоизвестной работе московского лингвиста и исследователя литературы Григория Винокура, который был лично знаком с некоторыми формалистами. В книге «Биография и культура» (1927), написанной под влиянием немецкой Lebensphilosophie («философии жизни». – Примеч. пер.), Винокур выдвигает далекоидущую концепцию биографии как структуры мышления или формы опыта, которая придает действиям людей исторический и общественный смысл. Храня верность лингвистическим основам своей теории, он сравнивает развитие личности с вербальной, а в особенности с синтаксической структурой, которая формируется постепенно, со временем. Он разграничивает синтаксис и хронологию: «Самая последовательность, в которой группирует биограф факты развития, а отсюда и все свои факты вообще, есть последовательность вовсе не хронологическая, а непременно синтаксическая»[267]. Гинзбург разделяет негативное отношение Винокура к хронологичности, называя ее «самым примитивным, что есть» в «идее структурности», поскольку хронологичность ведет к представлению, будто «единственно реальным для человека окажется последний день его жизни»[268]. На ее взгляд, чтобы прийти к «единству самосознания», аспекты жизни следует ранжировать по значимости (а не считать наиболее значимыми новейшие изменения).

Мысли Гинзбург (и Винокура) пересекаются с идеями одного из мыслителей, практиковавших философию жизни, – Вильгельма Дильтея – и с его герменевтикой искусства, когда она распространяется на понимание жизни (во многом вытекающее из его исследований психологии и литературы). Для целей нашего исследования особенно важна мысль Дильтея, согласно которой индивиды постепенно формируют «структурную связь» (нечто, имеющее отношение к самоосознанию индивидом его душевной жизни, ценностей, предназначения и творческих способностей) и в соответствии с ней действуют и развиваются. Исследователь, улавливающий «психическое единство» индивида, может не только постичь его прошлое, но и даже предсказать его развитие в будущем (то есть, выражаясь терминами Гинзбург, его судьбу). Дильтей рассматривает, как «структурная связь» развивается у индивида сообща со «своего рода структурой целого, с обществом». Для Дильтея «та жизнь была бы совершеннейшей, в которой всякий момент был бы исполнен чувства своей самодовлеющей ценности»[269].

В этом контексте можно понимать размышления Гинзбург об искусстве – его ценности, смысле и вкладе в этическое понимание жизни. Она пишет:

Вывести из тупика [субъективизма] может только руководящий принцип поведения. Представление о жизни человека, как о разрешении задачи, осуществлении назначения. Жизнь как становление, так что все пережитое имеет смысл опыта или этапа [процесса]. При становлении [то есть в процессе становления] последующее не снимает предыдущего; оно наращивается на предыдущее[270].