Проза Лидии Гинзбург. Реальность в поисках литературы

В теории Гинзбург цель творчества схожа с воздействием угрызений совести – она состоит в том, чтобы заново собрать для мира куски действительности[278]. Она называет раскаяние «одним из самых мощных механизмов воображения и памяти» и отмечает его тесную и многообразную связь с художественным творчеством[279]. Раскаяние порождает «подробные, необратимые, ужасные» представления, которые терзают человека в настоящий момент, но принадлежат прошлому, поскольку внести в них коррективы невозможно. Их двойная темпоральность означает, что «предметы раскаяния» – такие же, «как и предметы истории или искусства»[280]. Гинзбург пишет о другом странном эффекте удвоения, вызываемом угрызениями совести: рядом с жизнью человека – прожитой в реальности – существует жизнь, которая была бы возможна, если бы человек применил свою волю, чтобы «исправить» жизнь[281]. Сравнений с искусством предостаточно: Гинзбург также проводит параллели между чувством вины у человека, не применившего волю, и чувством вины у художника, не дописавшего свое произведение[282]. Это сравнение порождает сильнейшую потребность описать чувство вины за смерть близкого, которое испытывает человек.

Шопенгауэровское название, которое Гинзбург дает этому повествованию, – «Заблуждение воли»[283] – указывает на то, что перед нами не история одной смерти (как в «Иване Ильиче» Толстого), а «история одной вины», вины Эна, на котором лежит ответственность за нищенскую старость и смерть его отца. Все начинается с благоразумного шага, сделанного с благими намерениями: Эн переселяет отца, который жил один где-то вдалеке, постепенно теряя социальный статус и общий уровень благосостояния, в пригород крупного города (предположительно Ленинграда), в котором живет сам. Заботясь об отце и снабжая его деньгами из своих скудных заработков, которые служат дополнением к отцовской пенсии, Эн считает, что все улажено во благо им обоим. С тех пор как Эн в студенческие годы перебрался в большой город, он мечтал иметь где-нибудь неподалеку семейный «home» – убежище от царивших вокруг него одиночества, холода и голода[284]. Он живо воображает приятные товарищеские отношения с отцом, который описывается как атеист и материалист с демократическим образом мысли, интеллигентный представитель поколения 80‐х годов XIX века[285].

Но реальность, вытесняющая мечты, выглядит уныло. С деньгами и продуктами туго, а жилплощадь приходится постоянно оборонять от козней администраторов из жакта, которые не намерены допускать, чтобы пенсионер занимал солнечную комнату один. Старик – в повествовании он чаще именуется «стариком», а не «отцом» – опечален скукой, одиночеством и невозможностью работать (он собирался продолжать научную работу, писать статьи). Между тем, парадоксально, в то время как его отец скатывается в бездну страданий, Эн находится на пике новой и многообещающей любовной связи (которая вскоре заканчивается катастрофой). Научная карьера Эна, некоторое время буксовавшая, тоже начинает налаживаться. Потому-то за недолгий срок – какие-то несколько недель, когда здоровье отца резко ухудшается, – разные обстоятельства, в том числе общее отношение Эна к жизни, не дают Эну спешно принять правильные меры в связи с болезнью старика.

На протяжении всего этого времени Эн поддается самообману – полагает, что старается, насколько это в его силах, обеспечивать отца (к которому, как сознается Эн, не испытывает горячей любви) всем необходимым для удовлетворения базовых жизненных потребностей, хотя сам часто живет впроголодь. Однако Эн обнаруживает, что был неправ, и изумленно вопрошает: «Как это он тогда проглядел, недопонял принцип человеческой жизни, главный двигатель – убеждение в собственной ценности»[286]. Сожаление, которое испытывает Эн, – это сожаление об аберрации восприятия, слабом понимании ситуации. И все же Эна больше всего раздражает, что отец интериоризировал свой пониженный социальный статус. Впрочем, Эн и сам считает отца слабым и жалким человеком, а потому частично теряет уважение к нему и желание с ним беседовать. При самом последнем разговоре между ними Эн отвечает жестокой отповедью на то, что старик с нехарактерной прямотой говорит, что нуждается в общении с сыном. Видимо, существуют какие-то подспудные психологические процессы, объясняющие эту бесчувственность: в своей жизни Эн пытается преодолеть ощущение собственной никчемности, образ «неудачника», олицетворяемый его дряхлеющим отцом[287].

Летом и Эн, и его тетя уезжают отдыхать, а старика оставляют одного в ситуации, когда ему не хватает денег на жизнь. Отцу настолько тяжело, что он вынужден отправить сыну умоляющее письмо, которое заставляет Эна выйти из «лазейки непонимания». Вспоминая об этом, Эн детально анализирует изнурительную, одинокую, жалкую реальность, в которой существовал старик, дни и ночи старика. И заключает: