Проза Лидии Гинзбург. Реальность в поисках литературы

Человек раскаивающийся: почувствовать реальность другого в собственных переживаниях

Теории Гинзбург, касающиеся этики, имманентного человека и описания человека извне, можно с поразительной конкретностью исследовать на примере двух повествований Гинзбург, которые входят в число самых сильных ее вещей; в них анализируются моральные слабости персонажа, у которого умирает кто-то из родных. «Заблуждение воли», где описывается смерть отца, – это квазификционализированное описание смерти дяди Гинзбург; между тем «Рассказ о жалости и о жестокости», где описывается смерть тети героя, – сходным образом квазификционализированное описание смерти матери Гинзбург[271]. В центре обеих вещей – вина и раскаяние. Герой Гинзбург анализирует, как из‐за своего эгоизма и изолированности оказался слеп – не разглядел, какова на самом деле была жизнь его родных. Он глубоко раскаивается в своем жестоком и эгоистичном поведении в недели и месяцы, приведшие к смерти, которая сделала его ошибки навеки непоправимыми. Более того, он чувствует свою ответственность за сам факт смерти близкого человека[272]. Гинзбург отказывается снять вину с автобиографического героя – переложить вину на среду или неподвластные нам обстоятельства (Ленинградскую блокаду, бедность, недостатки системы здравоохранения, бессердечную государственную бюрократию), подчеркнуто дистанцируясь от того, что считала недостатком многих романов XIX века.

В «Смерти Ивана Ильича» Толстой нарисовал портрет человека, который под воздействием приближающейся смерти взглянул другими глазами на прожитую жизнь и на смысл жизни вообще. Гинзбург, напротив, поглощена тем, как человек постиндивидуалистический, имманентный (в лице ее альтер эго) переживает смерть близкого, которую, как представляется, можно было предотвратить[273]. «Заблуждение воли» содержит детальнейшую реконструкцию физиологического процесса смерти старика, показанную глазами стороннего наблюдателя. Эн (герой повествования, первоначально носивший имя Оттер) проклинает себя за пассивность и неверные меры, предпринимавшиеся в ответ на ситуацию, но исследует смерть так досконально, что связанные с ней отдельные моменты и образы не дают ему покоя месяцами или годами[274].

Гинзбург называет смерть «прожектором», который «проливает внезапный свет на факты жизни», совсем как театральный софит высвечивает какие-то конкретные действия на подмостках. Она характеризует прожектор смерти такими словами, как «реалистический» и оздоравливающий: «а сознание, текущее мутным потоком, нуждается в этих прожекторах»[275]. В «Заблуждении воли» Гинзбург прибегает к мотиву раздирания завесы, чтобы прояснить запускаемые смертью процессы поиска истины и самоанализа:

Смерть вырывает участок бытия из темноты. Чтобы избежать боли, мы не позволяем себе понять жизнь родного человека. Но боль, причиненная смертью, так сильна, что она не боится никакой другой боли и раздирает завесу[276]. Мы ищем для себя концентрацию боли, потому что смерть близкого человека переживается как наша вина, требующая внутренней казни. Так смерть поднимает раскаяние. А раскаяние любит подробности и умеет устанавливать упущенную связь[277].

Смерть может возобладать над нашими обычными попытками инстинктивно избегать боли: мы, словно мазохисты, жаждем этой боли как кары и как толчка к процессам, которых требует больная совесть. В «Заблуждении воли» и «Рассказе о жалости и о жестокости» изображены попытки имманентного человека докопаться до истины в отношениях с теми, кого больше нет в живых.