Читаем Проза Лидии Гинзбург. Реальность в поисках литературы полностью

Исследуя, как лексема «эссе» (essay) использовалась с XVII века, Реда Бенсмайа сообщает, что ее «употребляли для описания любого прозаического текста средней длины, в котором превалирует неформальная манера изложения, а автор не стремится к исчерпывающему охвату темы»[527]. Будучи промежуточным жанром, эссе порождало споры о том, к какой категории оно в большей мере относится – к искусству или науке. Георг Лукач пишет, что эссе – искусство, говорящее обиняками, Теодор Адорно утверждает, что оно «обособляется от искусства своим понятийным характером и своими претензиями на истину, свободную от эстетической видимости», но несистематичностью отличается от чисто научного текста[528]. Большинство теоретиков сходятся в том, что, хотя эссе может апеллировать к другим текстам и интерпретировать их, в нем проявляется более непосредственное отношение к жизни, чем в критике либо других родах искусства. Следуя по стопам Монтеня, эссеист традиционно опирается на свою способность к размышлениям и знания, основанные на собственном опыте, подвергая идеи «проверке»[529]. Это представление об эссе (и об эссеисте) напоминает о «прямом разговоре о жизни» у Гинзбург, об изменчивости жанров, в которых она работала (ведь она не видела непреодолимых границ между своей научной деятельностью, записями, эссе или другими формами прозы), и о ее склонности к философским размышлениям[530].

Эссе Монтеня описываются как почти не упорядоченный набор «историй, примеров, максим и других элементов»[531]; можно утверждать, что в них заметно то, что Гинзбург на примере «Записных книжек» Вяземского называла «отрицательным» конструктивным принципом[532]. Монтень утверждал, что хаос – не что иное, как его основной принцип (или отсутствие такового принципа). Он писал: «Всегда и везде я домогаюсь разнообразия, притом шумно и навязчиво. Мой стиль и мой ум одинаково склонны к бродяжничеству»[533]. Вдобавок, эссе отрывочно: как выражается Бенсмайа, слово в эссе всегда лишь «адекватно своей задаче», оно никогда не бывает тотальным или окончательным[534]. Даже когда эссеист дает своим эссе названия (например, «О пьянстве» или «О стихах Вергилия» у Монтеня), в размышлениях, следующих за этими названиями, затрагивается множество тем, которые не исчерпываются и не предопределяются названием.

Эссе, в том числе посредством названия, щеголяет своей избыточностью и неокончательностью одновременно. В публикациях Гинзбург можно увидеть эту динамику в действии. Первое заглавие в «Человеке за письменным столом» – «Поэты», и читателю кажется, что оно должно предварять серию записей или длинное эссе. Но на деле Гинзбург использует его как подводку к одному-единственному анекдоту о том, как Мандельштам восторженно открывает для себя творчество Константина Вагинова и поздно ночью решает позвонить Эйхенбауму[535]. Главные темы нескольких записей, соседствующих с этой (и никак не озаглавленных), – тоже поэты (Пастернак, Тихонов, Маяковский); все эти записи помогают нам глубже понять, как живут и общаются с людьми поэты, а также разобраться в конкретных произведениях и характерах. Возможно, название «Поэты» указывает, что эту отдельно взятую запись (которая завершается фразой: «Вот она, живая история литературы, история литературы с картинками») следует трактовать как миниатюрное изображение жизни поэтов. Но также возможно, что по замыслу автора заглавие должно распространяться на несколько соседних эссе или записей, привлекая наше внимание к одной из их повторяющихся тем.

Сдвиги жанровой установки в посмертных изданиях

Хотя «Человек за письменным столом» – самое полное собрание прозаических текстов Гинзбург, изданное при ее жизни (а именно в 1989 году), и, видимо, кульминация всего изданного ею с 1982 года, тот факт, что перед смертью Гинзбург продолжала работу над новыми изданиями, означает, что окончательной версии ее записей не существует. Между тем эти тексты – будь то эссе или записи – по своей природе сопротивляются попыткам облечь их в окончательную или авторитетную форму. Читательское восприятие записей и эссе Гинзбург менялось на протяжении более трех десятилетий, миновавших после их первой публикации, при которой тексты Гинзбург появились в весьма ограниченном объеме. Посмертные публикации текстов Гинзбург вызвали самые разные прочтения жанровых установок ее промежуточной прозы. Существуют прочтения ее записей как «романа», как «дневников», как эссе и как историко-литературного документа или «архива».

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Льюис Кэрролл
Льюис Кэрролл

Может показаться, что у этой книги два героя. Один — выпускник Оксфорда, благочестивый священнослужитель, педант, читавший проповеди и скучные лекции по математике, увлекавшийся фотографией, в качестве куратора Клуба колледжа занимавшийся пополнением винного погреба и следивший за качеством блюд, разработавший методику расчета рейтинга игроков в теннис и думавший об оптимизации парламентских выборов. Другой — мастер парадоксов, изобретательный и веселый рассказчик, искренне любивший своих маленьких слушателей, один из самых известных авторов литературных сказок, возвращающий читателей в мир детства.Как почтенный преподаватель математики Чарлз Латвидж Доджсон превратился в писателя Льюиса Кэрролла? Почему его единственное заграничное путешествие было совершено в Россию? На что он тратил немалые гонорары? Что для него значила девочка Алиса, ставшая героиней его сказочной дилогии? На эти вопросы отвечает книга Нины Демуровой, замечательной переводчицы, полвека назад открывшей русскоязычным читателям чудесную страну героев Кэрролла.

Вирджиния Вулф , Гилберт Кийт Честертон , Нина Михайловна Демурова , Уолтер де ла Мар

Детективы / Биографии и Мемуары / Детская литература / Литературоведение / Прочие Детективы / Документальное