Читаем Проза Лидии Гинзбург. Реальность в поисках литературы полностью

В 30‐е годы Гинзбург не пытается возвеличить свои муки неразделенной любви, а скорее старается связать их с чувством опустошенности, которое испытывали интеллектуалы ее поколения, и с более широкими дилеммами самореализации. Мы учитываем модели и метафоры Гинзбург, относящиеся к разным периодам, и сосредотачиваемся на преднамеренных и непреднамеренных эффектах от выбранной ею риторики, опираясь на три группы материалов, так никогда и не опубликованных автором: на дневники, которые она вела в юности, на ее первые прозаические произведения (1922–1923) и на фрагменты «Дома и мира» (30‐е годы), в том числе «О стадиях любви» и «Из диалогов о любви».

В этих текстах рассматриваются две любви, которые Гинзбург типологически определяет как «первую» и «вторую». Согласно ее теории, не предполагающей дифференциацию по сексуальной ориентации, «классическая первая любовь интеллектуального человека – великая, неразделенная, неосуществленная (она втайне не хочет осуществления)», а «вторая любовь – это та, на которой человек отыгрывается. Она непременно должна быть счастливой, взаимной, реализованной»[605]. Гинзбург подкрепляет свою теорию романом Пруста, где Жильберта – первая любовь героя, а Альбертина – вторая.

I. Первая любовь

Любовь во времена военного коммунизма (и нэпа)

«Первая любовь» расцвела в хаотичной обстановке периода, наступившего сразу после революции, когда в стране, которую раздирала война, формировались новое государство и новое общество. Годы военного коммунизма – с 1918 по 1921 год (вплоть до введения новой экономической политики (нэпа), которая принесла некоторое облегчение) – были отмечены массовыми лишениями и трудностями. То были времена, когда – говоря словами, позаимствованными Гинзбург из поэмы Маяковского «Хорошо» (1927), – мужчина стучался в дверь любимой женщины с букетом морковок («Не домой, не на суп, а к любимой в гости две морковинки несу за зеленый хвостик»). В псевдофикциональном описании первой любви, вышедшем из-под ее пера в конце 1930‐х годов, Гинзбург несколькими штрихами обрисовывает, как сказывались на людях суровые условия жизни: «Это была любовь эпохи военного коммунизма. Когда любовь можно было весить и мерять куском хлеба, полешком дров. Вокруг человека осталось немного вещей, самых необходимых. И когда жизненная необходимость встречалась с любовью, это выглядело очень торжественно»[606]. По-видимому, тут она имеет в виду, что обнищание повышало значимость как материальных вещей, которыми люди обменивались в «экономике любви», так и объекта страстной любви (человека, который находился рядом и был необходим).

В те времена люди голодали и вынужденно обходились без того, к чему раньше привыкли. По словам Гинзбург, эта атмосфера парадоксальным образом навеяла ее поколению настроение импровизации и беспечной легкости:

В годы военного коммунизма, когда положительные наследственные профессии оказались сугубо непрочными и частью неприменимыми, интеллигентская молодежь толпами шла в аккомпаниаторы, в актеры, в писатели, в журналисты, обращая в профессию домашние дарования и развлечения. Здесь была какая-то легкость и мгновенная применимость, что-то похожее на сумасшедший напор и переменчивость времени, что-то соответствующее зрелищу навсегда обвалившегося старого мира[607].

В промежутке между двумя попытками уехать из Одессы в Петроград, где она вначале намеревалась изучать естествознание, а затем литературу, Гинзбург участвовала в деятельности любительского театра, которым руководил ее старший брат. Труппа под названием «Крот» (аббревиатура от «Конфрерия Рыцарей Острого Театра») ставила в театральном зале, который располагался в подвале, сатирические миниатюры и пародии на оперы[608]. Гинзбург, будучи юной интеллектуалкой и девушкой спортивной, в основном выполняла обязанности рабочего сцены. Она написала пьесу в стиле немецкого романтизма: «Я дергала тогда занавес в полулюбительском театре. И когда там шла моя пьеса в стихах, в которой главную роль играл скелет, я тоже дергала занавес, – что, вероятно, единственный случай в истории мирового театра»[609].

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Льюис Кэрролл
Льюис Кэрролл

Может показаться, что у этой книги два героя. Один — выпускник Оксфорда, благочестивый священнослужитель, педант, читавший проповеди и скучные лекции по математике, увлекавшийся фотографией, в качестве куратора Клуба колледжа занимавшийся пополнением винного погреба и следивший за качеством блюд, разработавший методику расчета рейтинга игроков в теннис и думавший об оптимизации парламентских выборов. Другой — мастер парадоксов, изобретательный и веселый рассказчик, искренне любивший своих маленьких слушателей, один из самых известных авторов литературных сказок, возвращающий читателей в мир детства.Как почтенный преподаватель математики Чарлз Латвидж Доджсон превратился в писателя Льюиса Кэрролла? Почему его единственное заграничное путешествие было совершено в Россию? На что он тратил немалые гонорары? Что для него значила девочка Алиса, ставшая героиней его сказочной дилогии? На эти вопросы отвечает книга Нины Демуровой, замечательной переводчицы, полвека назад открывшей русскоязычным читателям чудесную страну героев Кэрролла.

Вирджиния Вулф , Гилберт Кийт Честертон , Нина Михайловна Демурова , Уолтер де ла Мар

Детективы / Биографии и Мемуары / Детская литература / Литературоведение / Прочие Детективы / Документальное