Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Все более явное стремление Сент-Илера ограничить участие Матвеева в делах академии привело, разумеется, и к обострению личного конфликта между графом и бароном. Трения переросли в публичный скандал после незначительного, казалось бы, происшествия, случившегося в августе 1716 года: войдя как-то в класс, навигатор Боборыкин обнаружил, что кто-то из учеников «про мастера своего в школе на стене написали непристойные скаредные слова тайным удом» – иными словами, обозвали учителя известным русским трехбуквенным термином. Боборыкин хотел было пожаловаться на шалунов Матвееву, но, поскольку тот был болен, доложил о происшествии лишь Сент-Илеру, который без долгих разбирательств наказал пятерых учеников «солдатским штрафом», то есть шпицрутенами. Наказанные ученики, среди которых были и представители виднейших аристократических фамилий, обратились к Матвееву, который раздул из этого происшествия целую историю: он обвинил Сент-Илера в самоуправстве, умалении должности президента академии и истязаниях благородного российского юношества, посадил Боборыкина под арест и нарядил формальное следствие. Впредь, приказал он французу, «важных дел и к нашей расправе весьма зависящих <…> без рапорту нам и без согласия общаго собою самовластно чинить не извольте». Матвеев вновь и вновь подчеркивал чрезмерное, якобы, употребление бароном телесных наказаний против благородных юношей, которые, де, «из рук ваших дубинами в гроб забиты»391. В контексте петровской эпохи, когда высочайшие указы сулили нарушителям «жестокое наказание» по малейшему поводу и когда утвержденная самим государем 1 октября 1715 года «Инструкция» предписывала поставить в каждом классе по отставному солдату с хлыстом в руках, подобные упреки звучат, мягко говоря, лукаво.

Так или иначе, столкновение это породило оживленную переписку между соперниками, полную весьма красочных обвинений и упреков в адрес друг друга. Именно в контексте этой переписки Матвеев и вспомнил, наконец, о темном прошлом француза – о том, что он невежественный самозванец и плагиатор и что баронский титул его, вполне возможно, тоже ненастоящий. Матвеев вовлек в этот конфликт Меншикова, который пообещал побить Сент-Илера палками392; Сент-Илер жаловался Апраксину, что Матвеев заморозил даже выплату ему жалованья393. Сент-Илер не остался в долгу и обвинил Матвеева в том, что тот якобы блокирует реализацию его регламентов, потому что «обычаем, которые есть в московских школах, хощет подражать»394. Не стоит и говорить, что ничего подобного мы в источниках не находим (да и что мог знать француз об обычаях «московских школ»?). Очевидно, авантюрист здесь просто пытается дискредитировать оппонента, изображая Матвеева сторонником некоей мифической старины.

В итоге к концу 1716 года оба соперника просили или освободить их от руководства академией, или предоставить им полную власть в учебном заведении. В январе 1717 года Апраксин сообщил царю, что конфликт между Матвеевым и Сент-Илером достиг такого накала, что наносит урон академии: адмирал предложил или «развести» соперников (видимо, четко зафиксировав их полномочия и сферы ответственности), или прекратить двоевластие, уволив одного из них – и ставку в этом случае, конечно, предлагалось сделать на Матвеева. 12 февраля Петр прислал из Амстердама распоряжение: «Барона Сент-Илера для его прихоти отпустите, ибо мы надеемся на его место другого здесь сыскать»395.

Сент-Илер попытался отыграть назад: в начале 1717 года он пишет Матвееву, предлагая помириться и забыть все приключившиеся между ними разногласия. За него вступается и его свойственник Шлейниц, имевший некоторое влияние на вице-канцлера П. П. Шафирова. Как объяснял Шафиров Апраксину, дело было не только в «особливой имеющейся [между ним и Шлейницем] дружбе», но и в том, что Шлейниц присматривает в Европе за обучением сыновей и самого вице-канцлера, и П. А. Толстого: «дети наши, обретающиеся в науках, под его призрением и живут при доме его». В результате, Шафиров пишет Апраксину с просьбой или сохранить Сент-Илера в его должности до возвращения Петра, или, по крайней мере, выплатить французу причитающееся ему жалованье и выдать некоторое пособие на отъезд из России396. Увы, решение уже было принято, и все попытки барона задержаться на русской службе ни к чему не привели.