Прозревая будущее. Краткая история предсказаний

С концепцией трендов тесно связан другой исторический метод, изобретенный в Новое время: диалектика. В основе диалектики (от греч. dia + legein – «беседовать, спорить») лежала высказанная Гераклитом идея о том, что все вещи рождются из polemos, войны противоположностей. Около века спустя Платон использовал это слово, чтобы описать самые фундаментальные отношения, отношения между бытием и небытием, которые, будучи неразрывными, взаимно обуславливали существование друг друга. Затем его взяли на вооружение богословы Средневековья. Они устраивали disputatio, формальные дебаты, в которых приходили к истине через перечисление аргументов за и против: к примеру, ведали ли те солдаты, которые казнили Христа и пытали мучеников, что делают (и тогда их души обречены были на адские муки), или не ведали (и тогда они могли попасть в рай)[396]. Этот метод используется и сегодня, особенно в судебной практике. Одно время, в XIX веке, диалектику пытались вывести из законов Ньютоновой механики – в частности, из третьего закона Ньютона, согласно которому взаимодействия двух тел друг на друга между собой равны и направлены в противоположные стороны. Но эти попытки не имели большого успеха.

Немецкий философ XIX века Георг Вильгельм Фридрих Гегель был первым, кто увидел в диалектике ключ к пониманию процесса исторических перемен (и, соответственно, к любой попытке предсказать будущее). Он применял диалектику к истории, в первую очередь интеллектуальной. Идеалист до мозга костей, Гегель полагал, что сотворенный Богом Дух (Geist) реализуется в истории и движет ее в акте самопознания к все новым фазам развития. Таким образом, история по определению не могла подчиняться законам физики. Ее нельзя было объяснить, прибегая к ним или проводя аналогии.

История скорее имела свой путь развития. Любая идея (тезис), которую Дух порождал и воплощал в определенной исторической фазе, сразу приводила к формированию своей противоположности (антитезиса). Когда они сталкивались, то не исчезали, а синтезировались в новый тезис, несущий в себе элементы двух предыдущих. И так далее, отрицание за отрицанием, никогда не задерживаясь на чем-то одном. Этот процесс можно было наблюдать в действии во многих процессах, включая физические, и в самых высших, и в низших, и в крупных, и в мельчайших формах, во все времена, по всему миру[397].

Размышляя о глубоких экономических и социальных переменах в родной Пруссии, Гегель превзошел всех своих коллег в том, что отказался считать исторические процессы фиксированными, неизменными, качающимися то в одну, то в другую сторону подобно чашам весов. Оглядываясь на 6000-летнюю историю (в его времена люди все еще опирались в этом вопросе на Библию), он предлагал считать исторические процессы динамичными. История, подобно направленному вектору ньютоновского времени, развертывается из прошлого через настоящее в будущее, всегда принимая новые формы.

При всем уважении к Фукидиду, Макиавелли и прочим, история никогда не копировала себя и не повторялась подобно тому, как это происходит с трендами и циклами. И о ней нельзя было мыслить как о повторяющемся событии, что предполагала бы физика. В физике два атома водорода и один атом кислорода всегда образуют молекулу воды. Вода, находясь под атмосферным давлением и нагреваясь до 100 градусов Цельсия, всегда превращается в пар. Такой порядок существует со времен Большого взрыва и сохранится до тех пор, пока существует Вселенная. История же, по Гегелю, была длинным процессом изменений и становления, в котором каждое событие уникально и связано со всеми другими.

То видение истории, над которым работал Гегель, отличалось от идей предшественников, как статичная фотография от движущейся картинки[398]. В нем важную роль играло то, что философ называл Aufhebung – в переводе «снятие». Или, попросту говоря, «отмена»: к примеру, когда определенный обычай, закон или институт устаревает. Но также это понятие может означать переход «к более высоким формам»[399] и обозначать ту стадию, когда изменения из количественных становятся качественными и приводят к глубокому преображению, к чему-то новому и доселе невиданному. Так, например, мирная река переходит в ревущий водопад. А Французская революция, подобно паутине, смела прежние устои, которые веками казались столь нерушимыми. Как если бы дважды два внезапно стало значить не четыре, а пять, шесть, семь или три. И это, конечно, делает предсказания такими сложными.