Психоанализ и религия

Различие между реалистическим признанием наших ограничений и погружением в опыт подчинения и бессилия мы можем изучить благодаря клиническому исследованию особенностей мазохистского характера. Мы обнаруживаем людей, которые склонны навлекать на себя болезни, несчастные случаи, попадать в унизительные ситуации, людей, которые умаляют и ослабляют самих себя. Они считают, что в подобные ситуации попадают против своей воли, однако изучение их бессознательных мотивов показывает, что на самом деле ими движет одна из иррациональных тенденций, обнаруживаемых в человеке, то есть бессознательное желание быть слабым и беспомощным; они стремятся перенести центр своей жизни на силы, над которыми они, по их собственным ощущениям, не властны, уклоняясь таким образом от свободы и от личной ответственности. Кроме того, мы обнаруживаем, что такая мазохистская тенденция обычно сопровождается своей противоположностью, стремлением управлять и господствовать над другими людьми, а мазохистская и властная тенденции образуют две стороны структуры авторитарного характера [29] . Подобные мазохистские тенденции не всегда бессознательны. В явном виде мы обнаруживаем их в сексуальном извращении, называемом «мазохизм», при котором реализация стремления к унижению или боли является условием сексуального возбуждения и удовлетворения. Также мы находим их в отношениях к вождю и государству во всех мирских авторитарных религиях. В них открытой целью заявлен отказ человека от собственной воли и погружение в чувство подчинения вождю или государству, которое должно принести награду.

Другое заблуждение теологического мышления тесно связано с тем, что относится к рассмотрению зависимости. Я имею в виду аргумент, который утверждает, что должны существовать сила или некое бытие вне человека, поскольку, как мы видим, у человека есть неискоренимое стремление связать себя с чем-то, что выходит за его собственные пределы. В самом деле, у любого здорового человеческого существа есть потребность иметь отношения с другими; человек, полностью утерявший такую способность, является скорее душевнобольным. Не удивительно, что человек сотворил фигуры, внешние ему, с которыми он связывает себя, которые он любит и лелеет, поскольку они не подвержены колебаниям и непостоянствам того, что встречается в собственно человеческом мире. Несложно понять, что Бог – символ человеческой потребности в любви. Но следует ли из существования и интенсивности этой человеческой потребности то, что существует некое внешнее существо, которое отвечает этой потребности? Очевидно, такое следствие обосновано в столь же малой степени, в какой наше сильнейшее желание любить могло бы доказать существование человека, которого мы на самом деле любим. Таким желанием доказывается только наша потребность и, вероятно, наша способность.

В этой главе я попытался провести психоанализ различных аспектов религии. Я мог бы начать его с обсуждения более общей проблемы психоаналитического подхода к системам идей – религиозным, философским и политическим. Но я думаю, что читателю будет полезнее рассмотреть эту общую проблему теперь – после того, как обсуждение отдельных вопросов позволило реализовать более конкретный подход.

Среди важнейших открытий психоанализа – те, что касаются действенности идей и мыслей. Традиционные теории при изучении человеческого сознания за основные данные принимали мысли человека о себе самом. Предполагалось, что люди начинают войны, поскольку они мотивируются стремлением к славе, патриотизму, свободе – поскольку именно так они сами и думали. Предполагалось, что родители наказывают детей из чувства долга и из заботы о них – поскольку сами они именно так и думали. Предполагалось, что люди убивают неверующих, поскольку ими движет желание угодить Богу – поскольку они сами и думали именно так. Новый подход к человеческому мышлению складывался постепенно, и первым его примером может послужить высказывание Спинозы: «То, что Павел говорит о Петре, больше говорит о самом Павле, чем о Петре». В такой установке наш интерес к высказыванию Павла состоит не в том, в чем он должен быть по мнению Павла , то есть не в Петре; мы принимаем такое высказывание в качестве высказывания о самом Павле. Мы утверждаем, что знаем Павла лучше, чем он сам знает себя; мы можем расшифровать его мысли, поскольку не обманываемся тем, что в его намерения входит только передача утверждения о Петре; мы слушаем, как говорил Теодор Рейк, «третьим ухом». В высказывании Спинозы уже содержался основной смысл фрейдовской теории человека: значительная доля того, что значимо, не выходит на передний план, а сознательные идеи – лишь определенный вид данных о поведении; и в сущности, их значение невелико.