Психология масс

Так что не удивляйтесь, если я выступаю за сохранение религиозной системы знания в качестве основы воспитания и человеческого общежития. Это практическая проблема, а не вопрос соответствия истинности ценностей. Поскольку в интересах сохранения нашей культуры мы не можем медлить с воспитанием индивида, дожидаясь, когда он станет культурно зрелым (со многими это вообще никогда не случится), и поскольку мы вынуждены внушать подрастающему человеку ту или иную систему учений, призванную служить в качестве не подлежащей критике аксиомы, то заведомо наиболее пригодной для такой цели мне представляется религиозная система. Причем, разумеется, именно из-за способности к исполнению желаний и к утешению, в чем вам угодно видеть признак ее иллюзорности. С учетом затруднительности постижения реальности – сомнительно даже, что нам вообще доступно ее познание – давайте все-таки не упускать из вида, что человеческие потребности тоже составляют частицу действительности, притом важную, которая нас особенно близко задевает.

Другое преимущество религиозного учения я вижу в той его особенности, которая вас, похоже, сильнее всего смущает. Оно оставляет место для уточнения и сублимации понятий, когда из этих последних удаляются почти все следы примитивного и инфантильного мышления. Остается система идей, уже не вступающих в противоречие с наукой и не поддающихся опровержению с ее стороны. Эти преображения религиозного учения, осуждаемые вами за половинчатость и компромиссность, позволяют избежать разрыва между необразованной массой и философствующим мыслителем, поддерживают общность между ними, столь важную для сохранения культуры. Тогда нечего бояться исхода, когда человек из народа узнает, что верхние слои общества «уже не верят в бога». По-моему, я доказал, что все ваши усилия сводятся к попытке заменить испытанную и в аффективном отношении ценную иллюзию другой, не прошедшей испытания и аффективно безразличной».

Не стану уверять, будто меня не затронула эта критика. Я знаю, как трудно уберечься от иллюзий; возможно, надежды, в которых я признался, тоже иллюзорны. Но на одном различии я настаиваю. Мои иллюзии – не говоря уж о том, что за отказ их разделить не последует никакой кары, – не столь неисправимы, как религиозные, не имеют свойств бредовых видений. Если опыт покажет, – не мне, а другим после меня, думающим схожим образом, – что мы ошибались, то мы откажемся от своих надежд. Так что примите мою попытку за шаг в этом направлении. Психолог, не обманывающийся насчет того, как трудно ориентироваться в нашем мире, пытается судить о развитии человечества в свете той крупицы знаний, которую он приобрел при изучении психических процессов индивида за время его развития от детства до зрелости. При этом напрашивается взгляд на религию как на нечто, сходное с детским неврозом, и психолог достаточно оптимистичен, чтобы предположить, что человечество преодолеет эту невротическую фазу, подобно тому как многие дети вырастают из своих, по сути сходных, неврозов. Такое понимание, выведенное из индивидуальной психологии, возможно, окажется недостаточным; их приложение ко всему человеческому роду будет неоправданным, а мой оптимизм – необоснованным. Соглашусь с вами, что все здесь сомнительно. Но часто не можешь удержаться от высказывания своих мнений и извиняешь себя тем, что не выдаешь их за неопровержимую истину.