Психология террориста: Почему люди начинают убивать ради идеи

– Было бы хорошо, если бы вы просмотрели этот документ и дали мне знать, не надо ли в нем что-то поправить, чтобы в Бюро тюрем убедились в том, что я серьезно настроен на реабилитацию.

Его просьба очень удивила меня (я, правда, постарался это скрыть). Позже, размышляя о нашей беседе, я пытался понять, почему Аджмал решил, что я готов ему помочь. Прежде чем ответить на его вопрос, я помолчал несколько секунд, а потом сказал, что не могу этого сделать. Теперь настала очередь Аджмала удивляться. Я пояснил, что не могу ему советовать, чего следует избегать в процессе реабилитации. Это его личный путь. Я сказал, что хочу помочь ему обозначить внутренние проблемы (двусмысленность позиции – одна из них), потому что они требуют ответа на сложные вопросы. Потом добавил, что задавать такие вопросы самому себе очень важно. И наконец заметил, что, как мне кажется, это именно те вопросы, над которыми ему стоит серьезно поразмыслить. Аджмал согласился. Он сказал, что это правильно, – впрочем, возможно (по крайней мере, мне так показалось на мгновение), мой ответ его разочаровал. Он закашлялся и извинился.

Во время беседы Аджмал не раз говорил, что между нами больше сходства, чем различий.

– Вы же знаете, я читал кое-что из того, что вы написали. Так вот, говорю вам, вы и сами вроде как радикал. Думаю, далеко не все коллеги одобряют некоторые ваши работы. – Он улыбнулся. – На самом деле вы такой же, как я. Мы с вами оба радикалы.

Я невольно улыбнулся в ответ. Меня восхищал его заход. Неужели он сознательно пытался мне польстить? Именно так и вербуют новобранцев? Второй раз за это утро его слова заставили меня задуматься. Осознав, что сижу перед ним и улыбаюсь несколько дольше, чем нужно, я решил, что пришло время сделать неожиданный ход. Пора было бросить ему вызов. Я спросил Аджмала, что бы он сказал, если бы узнал, что люди воспринимают его совсем не так, как он сам. Что, если его продуманные аргументы, его идеи и предложения не отличаются ни новизной, ни творческим подходом, ни актуальностью? И почему он решил, что его бывшие товарищи-радикалы будут его слушать? Спрашивая об этом, я сильно рисковал, но дело того стоило. В конце концов, если Аджмал собирается и дальше продвигать свой пострелиз о дерадикализации «бывших», ему так или иначе зададут эти вопросы, но только в гораздо более резкой форме, чем это делаю сейчас я. Есть ли у Аджмала серьезные аргументы, способные убедить, что он может оказать существенную помощь в борьбе с насильственным экстремизмом? Он ответил быстро, не раздумывая. У меня сложилось впечатление, что он не совсем понял, к чему я клоню, и я подумал, что, возможно, не совсем правильно сформулировал вопрос. Аджмал заявил, что во всех его неприятностях виноват присущий ему идеализм. Он признался, что «не способен предвидеть ход событий, пока не станет слишком поздно». И продолжил: а что, если тот же самый идеализм, который теперь рисует перед ним фантастические перспективы и побуждает помочь ФБР предотвратить террористические заговоры в Соединенных Штатах, заманит его в ловушку и после выхода из тюрьмы он снова забудет о своих обязанностях перед семьей? Неужели его новая миссия – борьба с насильственным экстремизмом – просто займет место старой и в погоне за славой он в очередной раз бросит жену и детей?

К этому моменту мы с Аджмалом проговорили всего несколько часов. С одной стороны, нам удалось обсудить множество вопросов, а с другой стороны, мы затронули лишь незначительную часть проблем. Аджмал пока еще находился на пути к будущему, контуры которого были все еще размыты. Он не стеснялся признаваться, что борется с неопределенностью и пытается понять, «что говорить» и, главное, «в какой последовательности излагать свои мысли». Для меня встреча с ним стала ценным опытом. Это был умный, думающий человек, который четко формулировал свои мысли. Это соответствовало тому впечатлению, которое я составил о нем в ходе переписки. Казалось, он хорошо знал свои сильные и слабые стороны. Говоря со мной, часто шутил, немного льстил мне и проявлял самокритичность. Он был довольно высокого мнения о себе. Ему нравилось производить на меня впечатление своими познаниями в области исламских концепций и истории. Во время беседы он рассказывал в том числе и о том, как ему удается поражать окружающих своим интеллектом. Он вспомнил один случай. Однажды в тюрьме охранники позвали его вниз, чтобы спросить, какое значение для заключенного имеет борода. (Он с удовольствием рассказывал о разговорах с офицерами из Департамента полиции Нью-Йорка.)

– А я и говорю им – ребята, не тратьте время попусту. Вот здесь (и указываю им на диаграмму в отчете) мое место в вашей модели.

И добавил:

– У эксперта отвисла челюсть.

Аджмал сам играл роль эксперта, и ему это нравилось.