Психология террориста: Почему люди начинают убивать ради идеи

Но существует и более радикальный вариант действий. Мы могли бы полностью отказаться от изучения мотивации или, по крайней мере, уделять ему меньше внимания. Этот вариант может показаться весьма сомнительным, если не безответственным, поэтому в качестве информации к размышлению я открою вам неприятную правду. Даже если бы мы пришли к единому мнению относительно того, что конкретно мотивирует отдельно взятого террориста (в том числе если речь идет о громких судебных делах, в материалах которых можно черпать информацию), понимание мотивации вовсе не означает, что нам удастся предсказать, кто будет вовлечен в террористическую деятельность (или, если выражаться точнее, почему на этот путь вступают очень немногие). То, что сами террористы говорят о мотивации, и наше мнение как наблюдателей о том, что их мотивирует, – все это выходит за рамки их или наших представлений, и именно поэтому озабоченность так называемыми структурными факторами (внешними условиями), порождающими терроризм, не помогает решить проблемы, которые мы здесь рассматриваем. Праведный гнев, вызванный несправедливостью, притеснением, внешней политикой, – широко распространенная и абсолютно оправданная реакция на несовершенство этого мира. В этом смысле радикализация – действительно нормальная, здоровая и справедливая реакция на несправедливость и неравенство. На самом деле это рациональное и правильное стремление – захотеть что-то сделать, почувствовать необходимость действовать, а не просто болтать о проблемах. Тем не менее мысли и эмоции – далеко не то же самое, что попытки защищать ущемляемое сообщество с оружием в руках, не говоря уже об убийстве невинных людей во имя высокой цели. Предсказать, кто конкретно будет вовлечен в террористическую деятельность, – задача невыполнимая. Мы не сможем ее решить. Наверное, следует сказать, что эта задача не имеет решения. Мы, ученые, можем спорить о едва уловимых различиях между, скажем, более полными или неполными описаниями процессов, но, чтобы получить реальные результаты, лучше было бы признать, что наши возможности ограниченны, а не ходить вокруг да около в поисках ответов, которых, возможно, мы никогда не получим.

Более того, изучая мотивацию, мы можем в итоге найти объяснение, которое удовлетворит нас на какое-то непродолжительное время, – в отличие от глубокого понимания, основанного на доказательствах. Но все сказанное еще не означает, что исследование мотивации террористов – бессмысленное занятие. Изучение мотивации возможно только в том случае, если мы задаем более правильные, более точные вопросы. Предсказать, кто будет вовлечен в терроризм, скорее всего, невозможно, но можно узнать, как к нему приходят, какие пути приводят к экстремизму, как работают вербовщики, как террористы совершают теракты и что они при этом испытывают. Эти вопросы, если мы ответим на них правильно, позволят получить ценные практические знания. В долгосрочной перспективе эти знания будут иметь большое значение для политики и практики борьбы с терроризмом{332}. Судебные психиатры Джеймс Нолл и Рональд Пайс, в частности, утверждают, что выявление мотива важно только в конкретном контексте. Критикуя реакцию властей на массовые расстрелы, они осуждают так называемую «ритуальную охоту за ‹…› мотивами».

[Эти] упражнения не более чем бесплодные спекуляции, пустая трата ресурсов. Когда поиски мотивов ведут СМИ, им почти всегда не хватает данных, чтобы получить осмысленный результат. Более того, в ходе этих упражнений редко удается отыскать какую-либо полезную или действительно важную информацию, которая помогла бы снизить вероятность массовых расстрелов в будущем. В итоге мы почти всегда узнаём немногим больше того, что и так знаем уже много лет: преступники, совершающие массовые убийства, – это, как правило (хотя и не всегда), злобные, чем-то или кем-то обиженные, эмоционально нестабильные или социально изолированные люди, желающие отплатить за свои обиды или отомстить за предполагаемое оскорбление, отказ или унижение{333}.