Психология террориста: Почему люди начинают убивать ради идеи

Для участия в террористической деятельности необходима как минимум психологическая устойчивость. Это качество помогает справляться с травмирующими событиями и быстро принимать решения в конкретной ситуации (в контексте таких видов спорта, как альпинизм, это означало бы следующее: «продолжать идти вверх или отказаться от восхождения на вершину при неблагоприятных условиях»){435}. С другой стороны, спортивный психолог Патрисия Джекман и ее коллеги отмечают, что психологическая устойчивость может привести к тому, что человек слишком сосредоточивается на конечной цели{436}. Одержимость может стать причиной смертельно опасной ситуации. Скалолазы называют такое состояние вершинной лихорадкой. Альпинисты, с которыми беседовала Джекман, отмечали, что эти риски и вызванные ими проблемы были всего лишь частью тех психологических преимуществ, которые они получали в процессе восхождения. Им все это нравилось{437}. Впрочем, более опытные альпинисты старались меньше рисковать и принимали эффективные меры предосторожности{438}. Можно ли по чертам характера конкретного человека определить, станет ли он участвовать в террористической деятельности? Наверное, можно. Однако, как и в случае с альпинистами, принимая во внимание различие подхода менее и более опытных альпинистов, отмеченное в исследованиях Джекман и ее коллег, мы должны взвесить как личностные характеристики участника террористической деятельности, так и его психологический опыт, связанный с экстремизмом{439}.

Терроризм и психические отклонения

Ученые постоянно обращаются к проблеме взаимосвязи психического здоровья и терроризма. Мы рассматривали ее в предыдущих двух главах. В исследовательской литературе в связи с этим нередко ставится вопрос о том, можно ли утверждать, что участие в террористической деятельности непременно свидетельствует о психическом заболевании. Ответ: нет. Анализируя десятки работ, посвященных исследованию западных иностранных боевиков, побывавших в Сирии и Ираке, социолог Лорн Доусон пришел к выводу, что данные о психическом здоровье террористов «крайне противоречивы и недостоверны»{440}. К сожалению, дискуссии о взаимосвязи терроризма и психических заболеваний часто носят весьма упрощенный характер, и некоторые исследователи полагают, что роль психических заболеваний «сильно преуменьшается» или вовсе не учитывается{441}. И все же в данном контексте вопрос о психических заболеваниях заслуживает внимания. Макс Тейлор давно предупреждал, что психические отклонения могут быть следствием участия в террористической деятельности. Кроме того, эта тема часто поднимается в ходе судебных разбирательств. Данные о наличии или отсутствии у обвиняемого в террористических преступлениях психических заболеваний нередко определяют стратегию защиты. В 2017 году Сара Халими, 65-летняя еврейка, была выброшена из окна своей парижской квартиры и разбилась насмерть{442}. Врач на пенсии и мать троих детей погибла от рук своего соседа Кобили Траоре, который во время нападения кричал: «Аллах акбар!» Прокуратура утверждала, что Траоре действовал под влиянием идей антисемитизма. Верховный суд Франции постановил, что убийца не может предстать перед судом, поскольку действовал в «приступе бреда», вызванном чрезмерным употреблением марихуаны{443}.

Одним из самых громких судебных дел, связанных с терроризмом и психическими заболеваниями, стало дело так называемого Унабомбера. На протяжении трех десятилетий бывший ученый Тед Качинский терроризировал население Соединенных Штатов. Целью его терактов становились те, кто, по его мнению, активно содействовал техническому прогрессу. В начале 1995 года Качинский отправил в The New York Times письмо, в котором пообещал прекратить теракты, если газета опубликует его манифест, предупреждающий об опасностях индустриализации. Полгода спустя манифест опубликовали и The Times, и The Washington Post{444}. В конце концов Качинского арестовали, но его адвокаты заявили, что он страдает параноидальной шизофренией. Они надеялись преуменьшить вину преступника, поставив под сомнение характер его намерений при совершении предумышленных действий{445}. Качинский был категорически против того, чтобы его считали психически больным, и хотел защищаться самостоятельно, но адвокаты убедили его «позволить им использовать психическое заболевание в качестве смягчающего обстоятельства в случае вынесения смертного приговора»{446}. Несмотря на то что Качинский продолжал утверждать, что психически здоров, судебный психиатр Салли Джонсон диагностировала у него параноидальную шизофрению. Судебное разбирательство оказалось под угрозой срыва, и Качинский наконец согласился на сделку с прокуратурой, чтобы провести остаток жизни в тюрьме.