Поскольку интервью, взятые во время личной встречи, довольно редки, вполне естественно, что многие исследователи стремятся больше узнать об опыте тех, кто встречался с воинствующими экстремистами. Кроме того, доброй научной традицией считается не только подробное описание методов исследования, но и обмен знаниями и обсуждение с коллегами практических аспектов работы. Размышляя о своем опыте полевой работы в Юго-Восточной Азии, политолог Закари Абуза указывает, что полевые исследования терроризма «никогда не бывают легкими и безопасными, и тем не менее они возможны»{574}
. Стоит прислушаться к критическим замечаниям Джейми Халила и в то же время признать, что данные, собранные в ходе интервьюирования или полевых исследований, способны, по мнению эксперта Сервина Мура, на основе личного опыта углубить понимание проблем, о которых мы можем узнать самыми разными способами{575}. Но исследователи должны соблюдать определенный баланс. Майкл Найтс из Вашингтонского института ближневосточной политики посоветовал исследователям, собирающимся отправиться в Ирак (в военное время), для начала спросить себя: может быть, знания о терроризме, которые они надеются получить в этой стране, удастся получить и у себя на родине? Стоит ли серьезно рисковать ради полевых исследований?{576} Остается надеяться, что когда-нибудь интервью с террористом будет считаться не чем-то экстраординарным, а одним из многих (и от этого не менее важным) источников информации, который следует оценивать наравне с другими. Возьмем на заметку прекрасный совет, который Абуза дает будущим полевым исследователям, намеревающимся взять интервью у террористов: умерьте свои ожидания и будьте готовы получить разрозненные и необъективные данные. Он пишет: «Надо быть терпеливым. Даже когда все складывалось не так, как мне хотелось, я старался не унывать. „Может, побеседуем завтра?“ – с улыбкой говорил я каждый раз, когда передо мной захлопывалась дверь»{577}.Проблемы, с которыми сталкивается интервьюер, обуславливаются конкретными причинами, напрямую зависящими не только от условий, в которых протекает беседа, но и от степени радикализации правонарушителя. Активный, преданный движению боевик, скорее всего, будет твердить тексты из пропагандистских брошюр и предаваться воспоминаниям о роковых обстоятельствах, которые вынудили его стать террористом. По опыту знаю, что в этом случае не стоит спорить или возражать. Ничего путного из этого не выйдет: и без того осторожный собеседник окончательно закроется. Если вы спорите с респондентом, он вправе задуматься: почему тот, кто так просил его об интервью, ставит под сомнение его мировоззрение и не хочет просто его выслушать? Я предоставляю респондентам возможность говорить все, что они считают нужным, даже если очевидно, что они просто цитируют пропагандистские материалы террористической организации. И только после этого, следуя рекомендациям психологов Макса Тейлора и Этель Куэйл, основанным на опыте работы в Северной Ирландии, я осторожно пытаюсь направить беседу к более важным для психолога вопросам{578}
.Помимо постижения искусства брать интервью и выбора оптимальных приемов ведения беседы, исследователям придется решать множество масштабных задач более общего характера. Большое значение имеет и место, где берется интервью. Все признают тот факт, что конфликт в Северной Ирландии, по выражению исследователя Кацпера Рекавека, изучен вдоль и поперек{579}
. Об изучении террористических группировок в этой стране Рекавек вспоминает так: «Получить доступ к высокопоставленным акторам было совсем нетрудно, и это сразу вдохновило меня на серию интервью с действующими и бывшими участниками различных движений, нацеленных на получение новых знаний о терроризме»{580}. Порой нужно просто набраться решимости и, следуя совету Закари Абузы, постучать в закрытую дверь{581}.