Психология террориста: Почему люди начинают убивать ради идеи

Однако, независимо от применяемого метода работы, честности, профессионализма и этических принципов исследователя, любое исследование в какой-то мере будет страдать предвзятостью. Приведем пример: при изучении терроризма часто используют так называемый метод снежного кома. Последний предполагает использование одного объекта исследования для поиска другого и т. д. Для этого в конце интервью собеседника обычно спрашивают: «Как вы думаете, кто-нибудь еще согласится поговорить со мной?» Я применяю этот метод постоянно. Халил, в ходе исследования терроризма посетивший разные страны, предупреждает, что его использование может привести к тому, что мы получим доступ только к тем участникам движения, которых можно считать единомышленниками{582}. Кого можно ими считать – вопрос спорный, но если речь идет о тех, кто готов разговаривать с экспертами, то использование метода снежного кома для привлечения большего количества собеседников и есть проявление своего рода предвзятости. Впрочем, будем справедливы: как признает и сам Халил, предвзятость сопутствует практической работе почти всегда – такова реальность{583}. Описывая предысторию своих исследований в Северной Ирландии, Рекавек рассказывает, как ему удалось взять «серию интервью»{584}. В Северной Ирландии интервьюируемые «обычно доступны для беседы. ‹…› Нередко они даже общаются между собой и/или оказываются коллегами. Связаться с ними очень просто, и они почти всегда направляют вас к своим друзьям, сверстникам, коллегам и т. д.»{585}. Собеседники-единомышленники? Возможно, это так, но какой исследователь не воспользуется такой заманчивой возможностью?

Изучать опыт исследователей очень важно – и не только ради совершенствования методов сбора и верификации данных. Рэйчел Шмидт рассказывает о серьезных этических проблемах, с которыми столкнулась в ходе полевой работы в Колумбии. Она так вспоминает свой опыт: «Ради своей безопасности мне приходилось постоянно лгать действующему члену военизированной группировки. Один из моих собеседников был арестован и нуждался в юридической помощи, другого убили члены покинутой им группировки. Несколько командиров Революционных вооруженных сил Колумбии[30] возобновили боевые действия. Имели место и сексуальные домогательства со стороны боевиков, и завуалированные угрозы со стороны демобилизованных командиров. Некоторые мои собеседники, как выяснилось, на самом деле не демобилизовались. Были и постоянные просьбы дать денег, проконсультировать по вопросам иммиграции или еще чем-то помочь»{586}. Ознакомившись с таким отчетом, вряд ли кто-то решит, что полевые исследования терроризма – захватывающее или забавное приключение. Шмидт выражает сожаление, что эксперты в области терроризма по большей части не делятся своим опытом, связанным с этическими дилеммами, с которыми они сталкиваются при проведении полевых исследований. Может быть, задается вопросом Шмидт, это связано с тем, что они боятся подорвать свой профессиональный авторитет?{587} Шмидт еще во время учебы в аспирантуре взяла в Колумбии более 100 интервью и сегодня призывает коллег обратить внимание еще на одну проблему: до сих пор не выработаны рекомендации относительно того, как исследователи должны после завершения полевых исследований регулировать контакты с интервьюируемыми. Должен ли интервьюер прекратить всякое общение с ними?

В своем исследовании, включающем многочисленные интервью с боевиками и их семьями в Пакистане, эксперт по борьбе с терроризмом Лайла Бохари пишет, что в свое время приняла сознательное решение поддерживать связь с теми, с кем встречалась и у кого брала интервью в полевых условиях. При этом Бохари имеет в виду не только боевиков, но и их родных, чьи рассказы она также записывала. Те, кто порвал с терроризмом, продолжает Бохари, просили не называть их имен – они жили в постоянном страхе и каждую секунду боялись, что их схватят либо представители власти, либо бывшие товарищи{588}. Бохари считает, что перечисленные проблемы ставят исследователя в затруднительное положение{589}. Шмидт признаётся, что ей приходилось буквально разрываться на части: «Я должна была дистанцироваться от практической работы, чтобы написать о полученных результатах, но практика никак меня не отпускала – она последовала за мной и домой в виде душераздирающих историй и завуалированных угроз, и все это мешало мне провести объективный анализ. Однако резко прекратить общение с бывшими собеседниками тоже было нельзя – ведь я хотела сохранить контакты, а для этого надо было заручиться их осознанным согласием сотрудничать со мной»{590}.