«Фрау Х., из обеспеченной буржуазной среды, вышла замуж и родила троих детей. Она была раздражительной, однако никогда не нуждалась в специальном лечении, так как жила, вполне довольная своей жизнью. Как-то раз она привлекла к себе внимание видом своего весьма симпатичного, но в данный момент сильно обезображенного лица. На улице, которую ремонтировали, она споткнулась о кучу камней и ударилась лицом о стену дома. Все ее лицо покрылось ссадинами, веки посинели и отекли, а ею овладел еще и страх, что с глазами что-то случилось и ей придется звать врача. После того как она по этому поводу успокоилась, я спросил: „Но почему вы, собственно, так упали?“ Она ответила, что как раз перед этим предостерегала мужа, у которого несколько месяцев назад опухли суставы, из-за чего ему стало трудно ходить, передвигаться по этой улице с предельным вниманием; более того, и сама она неоднократно убеждалась, что в аналогичных ситуациях и с ней самой, как ни странно, может случиться то, от чего она предостерегала другого человека.
Такой детерминацией ее несчастного случая я не был удовлетворен и спросил, не сумеет ли она, если можно, добавить что-нибудь еще. Да, конечно: как раз перед этим происшествием она увидела в магазине на противоположной стороне улицы симпатичную картину, которой она внезапно пожелала украсить детскую комнату, а поэтому сразу решила ее купить. Так как она шла к магазину, не обращая внимания на состояние улицы, то споткнулась о груду камней и ударилась лицом о стену дома, не сделав даже слабой попытки защитить лицо руками.
Твердое намерение купить картину было немедленно забыто, и она с крайней поспешностью двинулась домой. „Но почему вы лучше не следили за дорогой?“ – спросил я. „Что ж, – ответила она, – ведь вполне возможно, что это было
В виду имелся аборт, который она сделала при согласии мужа, поскольку из-за своего финансового положения оба хотели обойтись без увеличения количества детей. Его начала знахарка, а до конца довел врач-специалист.
„Неоднократно я упрекала себя: ты ведь позволила умертвить своего ребенка. И меня мучил страх, что ничто не может остаться без возмездия. А теперь, поскольку вы меня уверили, что с глазами ничего плохого не произошло, совсем успокоилась: я и без того уже
Стало быть, этот несчастный случай был, с одной стороны, самонаказанием – наказанием, понесенным за совершенное злодеяние. Но с другой стороны, он давал возможность ускользнуть от возможно гораздо более жестокого возмездия неизвестного происхождения, которого она страшилась непрерывно на протяжении ряда месяцев. В тот момент, когда она поспешила в магазин, чтобы купить картину, воспоминание об этой истории в целом вместе со всеми ее опасениями, которые уже в ходе предостережения мужа довольно заметно активизировались в ее бессознательном, а теперь стали доминировать и были, видимо, выражены с помощью более или менее адекватных слов: „Ну зачем тебе понадобилось украшение для детской комнаты, ведь ты позволила погубить ребенка! Ты – убийца! Определенно, страшное наказание совсем близко!“
Эта мысль не была осознана, зато была использована в качестве, хотелось бы сказать, психического фактора сложившейся ситуации – для применения кучи камней, показавшейся ей подходящей для наказания себя.
По этой причине она в данном случае и не пыталась защитить себя руками и из-за этого же не поддалась приступу страха. Второй, вероятно, более незначительной причиной ее несчастья стало, видимо, наказание себя за
Когда[164]
осмысливают более конкретные случаи, то некоторые исследователи (например, ранее цитированный Й. Штэрке) склонны считать, и имеют на это право, кажущиеся случайными самонаказания в виде ожогов «жертвенными действиями».