Психопатология обыденной жизни

Классификацию таких чрезвычайно распространенных действий можно было бы провести в зависимости от того, происходят ли они обычно и обязательно при определенных условиях или же являются единичными акциями. Первые (вроде поигрывания цепочкой часов, пощипывания бороды или усов и т. д.) – это те, которые могут как-то характеризовать соответствующую личность, они близки к разного рода тикам и рассматриваются в связи с ними. Ко второй группе я причисляю такие забавы, как поигрывание палкой или карандашом, оказавшимися в руке, бренчание монетами в кармане, лепка из теста или других пластичных материалов, разного рода манипуляции с деталями одежды и тому подобное. За этими игровыми занятиями скрывается в то же время психическое состояние обязательно с каким-то смыслом и значением, которым отказано в ином проявлении. Обычно забавляющийся так человек даже не подозревает о том, что он что-то такое делает или вносит какие-то изменения в эти свои привычные занятия пустяками, но к тому же он не замечает или упускает из вида результаты этих действий. Например, не слышит звуков, возникающих при бренчании монетами в кармане, и реагирует с удивлением и недоверием, когда на это обращают его внимание. Точно так же все, что он проделывает, часто не замечая этого, со своей одеждой, полно смысла и важно для наблюдательного врача. Всякое изменение повседневной одежды, каждая мелкая небрежность в ней, скажем незастегнутая пуговица, любой признак обнажения – все это стремится выразить нечто, чего обладатель одежды не желает высказать прямо, чаще всего даже не умеет сообщить об этом. Толкования этих мелких случайных действий, равно как и их обоснование, вытекают каждый раз с достаточной убедительностью из сопутствующих психоаналитическому сеансу условий, из обсуждаемой в ходе него темы, из мыслей, неожиданно пришедших в голову пациента, когда его внимание отвлекается на кажущуюся случайность действия. Из-за такой сложной взаимосвязи я воздержусь подкрепить свои утверждения с помощью примеров и их последующего анализа. Однако я упоминаю о таких вещах, поскольку уверен, что у нормальных людей они имеют такое же значение, как и у моих пациентов.

Не могу[168] отказать себе и не привести по меньшей мере один пример того, как тесно могут быть связаны обычно совершаемые символические действия с самым интимным и важным в жизни здоровых людей[169].

«Как доказал профессор Фрейд, символика играет в жизни нормальных людей большую роль, чем ожидали после ранних психоаналитических наблюдений. Учитывая это, вполне возможно, заслуживает интереса следующий короткий анализ, особенно из-за его психотерапевтической перспективы.

Расставляя мебель в своей новой квартире один врач наткнулся на „обычный“ деревянный стетоскоп. После недолгих раздумий, куда поместить прибор, он положил стетоскоп на край письменного стола, а именно точно между своим стулом и предназначенным для пациентов. В действии как таковом не было ничего особенного по двум причинам. Во-первых, врачу вообще не часто требовался стетоскоп (так как он был неврологом), а едва в нем возникала нужда, он пользовался двойным (на два уха). Во-вторых, все его медицинские аппараты и инструменты размещались в выдвижных ящиках, за исключением одного этого. В любом случае врач больше о нем не думал, пока в один прекрасный день никогда не видевшая „простого“ стетоскопа пациентка не спросила его, что это такое. Он пояснил, а она снова спросила, почему врач положил его именно сюда. Тот, не растерявшись, отвечал, что это место для стетоскопа ничем не хуже любого прочего. Вопрос, однако, его озадачил, и он начал размышлять, нет ли в основе совершенного действия какого-то неосознанного мотива, и, полагаясь на психоаналитический метод, решил эту ситуацию изучить.

Первым в голове у него всплыл следующий факт: будучи студентом-медиком, он, как ему помнится, обратил внимание на привычку своего врача-наставника, который при обходе больных всегда держал в руке простой стетоскоп, хотя никогда им не пользовался. Этим врачом он постоянно восхищался и был к нему чрезвычайно привязан. Позже, проходя медицинскую практику, он перенял эту привычку и чувствовал себя неуютно, если по недосмотру покидал кабинет, не помахивая этим инструментом. О бесполезности такой привычки свидетельствует тем не менее тот факт, что единственным стетоскопом, которым он действительно пользовался, был прибор для двух ушей, носимый им в сумке, а также то, что привычка сохранилась и тогда, когда он стал работать в хирургическом отделении, где стетоскоп вообще не нужен. Значение этих наблюдений сразу же прояснится, если мы обратим внимание на фаллическую природу этого символического действия.