Птенчик

– Прости, опоздала, – запыхавшаяся Далия согнулась и положила руки на колени, но тут же выпрямилась и помахала рукой соседке. – Добрый день, миссис Блэк! – «шорканье» поздоровалось и переместилось на задний двор.

– Где ты была?

– На ферме.

– На какой ферме?

– Владельца зовут Сэм.

Она проскочила по ступенькам мимо Риккардо.

– Дядюшка Сэм? – он проскользнул за ней в дом.

– Вы знакомы? Он сказал, что никого не знает из города.

– Это долгая история. Что ты там делала?

– Спрашивала про работу.

– Я думал, что твоя работа – сидеть по вторникам со мной?

– Да, но что я должна делать в оставшиеся шесть дней недели? – Далия поправила волосы у зеркала. – Я не могу сидеть без дела.

– Где ты встретила дядюшку Сэма?

– Нас познакомил Саймон. Он работает у него на ферме.

– Саймон из «трясины»?

– Наверное.

Саймон был чудаковатым девятнадцатилетним парнем, безобидным и в меру наивным, и Риккардо слабо представлял его в компании старши́х. Он подрабатывал на фермах и, в отличие от остальных «трясиновцев», появлялся не только на Восьмой улице и Олм стрит, но и в центре, и, когда дети опускали мерзкие шуточки о бессмысленном существовании его квадратного лица, Саймон улыбался и угощал их леденцами. Они засовывали конфеты в рот и дразнили его, крича в спину, пока он не исчезал на «мёртвой дороге».

Саймон был посмешищем и для «своих», и для «чужих», а причина для издевательств с обеих сторон – нежелание жить по правилам «трясины». Те, кто знали его, удивлялись, как в его сердце не зародилась злоба, а Саймон не понимал, почему он не может зарабатывать честным трудом и быть приветливым с окружающими только по той причине, что родился в неблагополучной части города.

Риккардо взял Далию за руки.

– Не ходи туда больше, ладно?

– Почему?

Он вздохнул.

– У тебя все истории долгие, да? – спросила Далия.

Риккардо прошёл в гостиную и развалился на диване.

– Много лет назад в их лесу жестоко убили двух подростков [1]. Потом обнаружили ещё два тела. С тех пор там постоянно что-то происходит: то бродячие собаки приносят из леса кости, то трупы всплывают в водохранилище. Их отделили от города не просто так: они воруют и убивают. И жалость к тем, кто заходит на их территорию, «трясиновцы» не проявляют. Тебе повезло, что ты встретила Саймона, а не кого-нибудь другого.

<Мне тоже повезло>

– Если тебя прирежут «трясиновцы», мама найдёт мне новую сиделку, а я только-только к тебе привык.

Далия села на противоположный диван.

– Я познакомилась с ним не в «трясине». У нас в конце улицы есть магазин…

– Я понял, – Риккардо прервал её, – вы познакомились в магазине Рэнсома.

Старик Рэнсом – такой же выходец из «трясины», как и Саймон, тоже в молодости подрабатывал на фермах, пока не скопил достаточно денег, чтобы открыть свой маленький магазинчик на Восьмой улице. Предприимчивости Рэнсома хватило бы и на центр, но туда его не пустили: ушлые дельцы, вроде отца Риккардо, намекнули ему, что он должен быть благодарен за одну только возможность торговать в городе.

Рэнсом согласился, но жильцов с Восьмой и Олм стрит, заглядывающих к нему в магазин, ненавидел: они не отличались от «трясиновцев», среди которых он жил, – та же неприязнь к людям, та же грязь и нищета, но вместе с тем они – часть города, которую недолюбливают, но не презирают. Их дети могут учиться в школе и не думать об издевательствах: ни учителя, ни сверстники не будут тыкать в них пальцем, бить и оскорблять. У них есть работа, даже если они не могут сложить один плюс один. У них есть всё, чего они не ценят.

Протяжный звук сигналящего автомобиля разнёсся по улице. Далия выглянула в окно: у дома стоял чёрный «Форд Торино».

Риккардо хмыкнул:

– Мама приехала. Ты опоздала, заболтала меня, и я не успел сказать, что у тебя сегодня выходной. Записки не будет, – добавил он, поднимаясь с дивана.

– Тогда увидимся на следующей неделе?

– На следующей неделе мы не увидимся. У Карлы день рождения.

Далия улыбнулась.

– Твоя подружка?

– Дочь друзей нашей семьи, – он закинул сумку на плечо. – Не провожай.

«Форд», который отец пригнал в прошлом году из Пенсильвании, тарахтел.

– Привет, – сказал Риккардо, усаживаясь на пассажирское сиденье.

Мать не отреагировала. Под бодрый голос Пола Маккартни автомобиль сдал назад.

– Ты злишься, потому что доктор Норвелл перенёс приём на вторник? – спросил Риккардо, наблюдая за матерью. Она была возбуждена, и её руки метались между рулём и рычагом. Движения были быстрыми и резкими, словно она управляла не автомобилем, а трактором.

– Я не злюсь.

Психотерапевт Джеймс Норвелл жил на улице Красных роз в доме, доставшемся ему от родителей. Он переделал комнату на первом этаже под кабинет, где принимал пациентов, не нуждавшихся в стационарном лечении. Риккардо ходил к нему на консультации по средам и каждый раз поражался, как под нелепым предлогом не поднялся на второй этаж и не выбросился из окна: скучная болтовня Норвелла и его бессмысленные вопросы нагоняли тоску сильнее, чем собственные мысли.

«Форд» остановился.

– Мам? – позвал Риккардо.

– Что?

– Ты…

<Ты меня любишь?>

–…пойдёшь со мной или подождёшь в машине?