Птичий рынок

А пескарь в Клязьме был мелкий, невыразительный, как будто и существовал он здесь (вместе с таким же мелким ершом) только лишь в качестве живца, сладкой щучьей пищи.

Зато на Москве-реке в районе Тучкова, где я как-то проводил лето, какой был пескарь! Выйдешь на песчаную отмель – и видишь пескариные стаи. Но что пескарь, когда другая рыба влекла к себе. По страшному и шаткому висячему мостику – на стальных тросах перекинутому с берега на берег, провисающему посередине, с ненадежными деревянными досками, где треснувшими и высохшими, где и вовсе выпавшими, так что приходилось перешагивать образовавшуюся дыру, стараясь не глядеть вниз на текущую воду, – перебирались на другую сторону. Другой берег всегда манит к себе, но, впрочем, действительно, здесь всё иначе. Здесь глубже, течение более плавное и можно, если повезет, вытащить подуста. На черную крапивную гусеницу. Или на червя. То есть я, кажется, держал подуста в руках. Или только кажется?

Голец, елец, пескарь, подуст – рыбы моего детства, прежнее богатство подмосковных водоемов. Сегодня нужно постараться, чтобы их найти. А подуст так, кажется, вообще исчез.

Словно вся эта разнообразная озерная и речная живность пригрезилась, ушла в сон. Откуда, видимо, и взялась изначально.

Рыба – призрак. Как ее поймать? Она реальна только в момент лова.

Настоящая рыба – сорвавшаяся, сошедшая. Когда ты чувствуешь ее в поединке, но победа остается за ней. И ее, конечно же, помнишь и видишь яснее и ярче, чем рыболовные удачи. Ведь все хрестоматийные, все классические, все самые известные произведения о Рыбе: “Моби Дик”, “Старик и море”, “Царь-рыба” – они ведь о том, как ее поймать не удалось. Они о поражении.

И это понятно.

Рыба – тайна, ей нельзя овладеть. Раскрытая тайна теряет свою сущность, перестает тайной быть – и что толку тогда в обладании ею?

Рыба – божество. Она лишь душой угадываемая, угаданная. Или предъявленная. Та – из сновидений.

Как мальчик с заставки известной кинокомпании, что сидит на месяце с удочкой в руках и ловит то ли в воде, то ли в звездном небе, ты смотришь в воду, как в сон. Уже приснившийся или обещающий присниться. И ждешь Рыбу. Прекрасную и многоликую.

Теряющую единство, как и небесное, зодиакальное отражение ее – Рыбы.

Евгений Бабушкин И нарёк человек имена всем скотам

1

Бог сделал и это, и это, всё это большое пространство, чтоб мы тут все сгорали от любви. А дьявол сделал, чтоб мы сидели по углам от ужаса. Дьявол сделал время. Оно на исходе. Но вы успеете. Это сказка на семь минут, и вам покажется, что она грустная, но я смеюсь, танцую и пою. Правда.

2

За городом было пусто, а дальше был сад: цвел, сох, гнил, замерзал и снова цвел. В саду был дом, пустой, с пустыми комнатами. Приехали хозяин и хозяйка, достали из приятных коробок любимые вещи, расставили по местам.

Лису сажали на пол, чтоб дверь не хлопала. Стоппер дверной приставной “Плутовка” – кожа, песок – одна штука. В доме каждый был при деле. Голова собаки – работала ручкой обувного рожка. Филин – кружкой. Он посматривал на Полкурицы и ныл напоказ.

– Обидно: хищник, а из тебя пиво.

– Ты ку-ку, мы разных видов, – говорила Полкурицы. Она работала крышкой кастрюли и была чугунная, а он стеклянный.

3

Глаза у хозяйки были как теплые пуговицы, грудь из упругого плюша. Хозяин был – ну, просто человек. На ужин он долго тыкал ножом продукты, садился во Льва, зажигал Пингвина и пил из Филина, а хозяйка – воду из безымянного бокала.

– Кормят себя, кормят. Поят, поят. Нет бы меня.

Так говорил Кот. Он часто притворялся вещью, но был из мяса и мясо ел, Кот был опасен, он мог разрушить что угодно. Хозяева любили Кота, потому что вообще всё любили. Постоянно друг друга гладили и вещи тоже. Филина мыли особым составом для блеска. Даже Сом, туалетный ершик, не был обижен.

Не трогали только Лису, зачем ласкать и чистить стоппер. Она торчала между кухней и залом, пылилась, ругалась.

– За ничто нас держат. Работаем, где посадили. А сами живут по-настоящему. Ходят!

– И ты ходи, – говорили Тапки с мышиными ушами.

– Я не такая. Я в плену своих убогих функций. Боюсь, так будет всегда.

– Бойся лучше Кота, – говорили Тапки.

4

Хозяин садился в машину и ездил в город, видимо, работать. В машине пластмассовый родич Кота лупил воздух лапой на удачу, но ни с кем не общался, потому что его укачивало.

Без хозяина хозяйка всё мыла и мыла Филина, переставляла Тапки и рассматривала снимки: цветные – из путешествий, черно-белые – изнутри ее головы.

Накинув Павлина, она выходила в сад, где в эту пору было всё совсем живое. Среди сирени стоял Олень.

– Не понимаю. У меня вопрос. Зачем я тут?

– Похоже, ты садовая скульптура, – говорила Лиса.

– Это не ответ.

У вещей всё связано, так что Лиса и Олень легко разговаривали сквозь стену. Говорят, одна разлученная пара Синичек-варежек флиртовала целую зиму, пока левая не истлела под дождем, а из правой не сделали милый мешочек для всякой ненужной дряни. А людям трудно быть вместе, даже когда они вплотную.