Птичка-в-клетке (СИ)

Песен нолдо слышал не так мало, но они чаще были задорными или плясовыми — такие на тризне, на его взгляд, были неуместны. А эта была серьёзней — о родной земле, о смолистом сосновом духе, о селениях, где, проходя от одного к другому, всюду будешь принят с радостью и всюду встретишь плечо друга…

А после заговорила Линаэвэн.

— Я знаю об Андале только то, что услышала от вас. Но я сочувствую утрате, и я ныне… сложила песню про Андала. И тэлерэ тоже пела. А после пришло время поднять кубки, уже в молчании…

Горец проводил эльфов, но так и не смог уснуть до утра. Что-то неясно сжимало его грудь, давило, заставляло выступать слезы на глазах. Март не знал, что с ним — наверное, так выглядит горе, думал беоринг. Но зато брат словно бы стал проступать в воспоминаниях чётче, как и… сосновые леса, и смутные видения дома и забытого края. Повелителю Март решил ничего не говорить. Не стоит… отвлекать его ерундой.

***

Поздней ночью Фуинор пришел к спящему Таугатолу.

«Спи, эльда. Спи глубоко и крепко. Ты не будешь помнить ничего, только мрак, тени, отблеск ужаса. Ты проснешься в Таурэ Хуинэва и найдёшь выход. Вас взяли в плен, ты освободился — как? Наверняка бежал, как еще можно? Ведь ты презираешь предателей, ты сам говорил, помнишь ещё? Спи, эльда. Ты не помнишь больше ничего».

***

Дождливый серый день занялся над Волчьим Островом.

Этой ночью многие пленники не спали. Нэльдор и Ламмион, Лаирсул и Оэглир, сидя в башне, разговаривали между собой, переходя от радостного предчувствия к сожалениям и обратно.

Лаирсул, как и другие, не знал, что если бы он не согласился на условие Саурона, и на него не могли бы сослаться, как и на всех остальных, кто заговорил, даже ничего не зная — то и Ардуиль, и Оэглир, скорее всего, тоже бы молчали.

Но Лаирсулу было горько и жутко думать, что теперь лечить пленников будет этот Эвэг… страшно лечить… Он, уходя, оставлял измученных родичей Эвэгу. Потому что… не мог он помогать палачам, пусть даже лечением.

Нэльдор снова вспомнил, что он по глупости выдал сразу же, что все они из Нарготронда.

Ламмион сожалел о том, что однажды открыл свой разум умайа. Не выдал ничего важного, но… как это могло сказаться, не успели ли внушить ему нечто, эльф не знал. Кажется, нет, но как узнать достоверно?

Оэглир точно знал, что рассказал о важном. Да, сейчас, после того, что Саурон уже узнал, посольство и задуманный союз и так стали невозможными. Да, Оэглир не знал, как выстоял бы дальше, при непрерывной боли, сменяющих друг друга пытки и лечения… и пытать будут то сами орки, а то эти сауроновы орудия с помощью Арохира. Линаэвэн будут допрашивать больше всех, это было ясно с того мига, как она сожгла письмо. Не устоял даже Ардуиль, уже прошедший через плен… Вот только всё это оставалось убедительным, пока Оэглир не представил себе, как рассказывает обо всём этом Лорду Куруфинвэ.

И снова пленники в башне возвращались мыслью к завтрашнему дню и ждали утра, что будет совершенно особым для них всех. И оно наступило — обещанием скорой, скорой свободы, мокрым свежим ветром за окном, летящим из-за пределов омраченных земель. Хотя их всех и не обещали отпустить сразу, с утра.

***

Ардуиль смотрел на рассвет иначе. В эту ночь он хотел оставить сомнения, радоваться тому, что вновь уйдёт из плена, пусть и иначе, вспоминал своё бегство. Новый день стал для него временем решения. Он… не мог уйти, оставив Таврона. Поэтому когда пришёл час, и к нему пришли, Ардуиль сказал, что остается здесь, в плену.

***

Едва забрезжил свет, спящего Таугатола, одетого в рваньё, испачканного землёй, покрытого царапинами и ссадинами, погрузили на конные носилки и вывезли прочь из крепости. Это видели все эльфы, что могли смотреть в окна.

Таугатола довезли до края Таурэ Хуинэва, там его разбудили и незримо проводили до безопасных границ. Пусть идёт. Он никому не сможет сказать, что Север о чем-то узнал, он будет гордиться собой и презирать тех, кто оказался слаб. Но где-то очень глубоко внутри себя он будет знать, что все это ложь, что он не прав и виновен…

***

Таугатол пробудился у края леса. Как он оказался здесь? Ведь он был на Тол-ин-Гаурхот… Сумел бежать на север, но он не помнил, как. Позади оставался ужас и мрак. Он блуждал по проклятому лесу? И уцелел? И потому не мог даже вспомнить ни побега, ни того, что было перед ним? Это было счастьем. Он выбрался и мог вернуться к своим… Выбрался, если уйдёт отсюда. Куда? Обратно, в Нарготронд? Ведь если он сумел бежать, за ним никто не следил. Он бежал так далеко на юг, как позволяли силы. И после снова начал думать о том, куда вернётся. Примут ли беглеца назад? Он сам… да, если бы не Государь, он сам смотрел бы с подозрением на Ардуиля с Тавроном и счёл бы их угрозой для безопасности Нарготронда. Нет, его примут — он жил здесь, он знает эти земли, и он ничего важного не выдал. Мысль эта вызвала в нём какой-то неясный холод. Что-то было не так.