Птичка-в-клетке (СИ)

— Эйлиант… благодарю тебя, что ты ищешь, как утешить меня, хотя лучшим утешением было бы, если бы ты смолчал: каково мне будет знать, что ты молчал до того, — никто не рассказывал ей этого, но феаноринга бы не допрашивали сейчас, если бы он уже заговорил, — а из-за того, что я не могла сдержать дрожь и слёзы, Тёмные достигли своего, — она вздохнула. — Ныне прикосновения стали страшить меня, и… — Линаэвэн чуть помедлила, стараясь унять дрожь. — Более четырёх с половиной веков прошло с той поры, как я шла через Лёд, но по сей день зимняя ночь возвращает те образы. Не сомневаюсь, однако, что Мандос исцелит меня, и когда после ожидания я вернусь в Аман, то буду свободна. Эти слова тебе могут казаться страшными, они страшны и мне, но должно смотреть правде в лицо: уйти из плена иначе я могу разве что чудом, но и через смерть вряд ли скоро. И если принять это, не отворачиваться от правды в ложной надежде, что беда пройдёт мимо, то будет легче принять неизбежное… — Линаэвэн упрямо вскинула голову. — Я должна… суметь перенести. Тогда и вы сможете, зная, что я в силах…

Эйлиант едва удержался, чтобы не вздохнуть. Линаэвэн не услышала ничего из того, что он говорил. Значит, либо он говорил совершенно не то, либо девушка просто не была способна сейчас кого-то слушать. Нолдо выпустил деву из объятий, не желая причинять боль. То, что говорила Линаэвэн было страшно и неправильно, но при этом она хотя бы понимала, что единственный путь выстоять для них — это не поддаваться ей самой.

— Я не мог не сказать, — повторил нолдо, но в этот раз… словно поясняя, что он прав. Слова тэлерэ помогли ему назвать по имени то, что он только ощущал. — Если калечат тело, это страшно и больно, но боль пройдет, и многое даже можно будет исцелить. Но если калечат душу… это останется. Нельзя жить так, словно бы все, что тебе осталось, это дождаться, когда придет смерть. Это… это тоже искажает нас. Я не жду спасения, но нельзя и отрекаться от его возможности, нельзя терять эстэль. А если все, что ты ждёшь — это исцеление в Мандосе, ты уже… словно бы начала отказываться от жизни, — и вот здесь эльф действительно испугался. — Но так нельзя. Это… это худшее, что ты можешь придумать, отказаться от дара быть. А если ты живёшь, то должна искать исцеления, и при том исцеленя в жизни, а не в смерти. Исцеление в Мандосе — это последнее утешение, залог возрождения, а не способ обновиться от того тяжёлого, что дала тебе жизнь.

— Нет, я не намерена отказываться от дара жизни, это в самом деле Искажение, и я понимаю, что тебе страшно слышать о таком… — Эйлиант был так испуган тем, что она сказала, что она начала успокаивать его, и через это успокаивалась сама, и не заметила, как коснулась его руки. — Нет, я не впадаю в чёрное отчаяние, а только пытаюсь приготовиться к худшему, чтобы меня не могли им устрашить, — эллет чуть нахмурилась, не сердясь, а серьёзно задумавшись. — Не знаю, можно ли пройти через такой плен, так близко соприкасаться с Тьмой, не получив шрамов; если бы я могла выйти сейчас, то сочла бы верным искать помощи целителя, но здесь едва ли можно обрести её. Лаирсул, по счастью, смог уйти, и ему не позволили бы говорить со мной ради помощи — или потребовали бы взамен того, что будет на пользу Тёмным. А обращаться к целителю-умайа… — она покачала головой. — Это неразумно. Но и получая шрамы, мы можем сберечь подлинно важное для нас. Ты наверняка перенёс куда больше, чем я, но ты отважен, чист сердцем и более всего переживаешь за других: меня, Кириона… Я видела, как Саурон может калечить фэар, он и его умайар делали это на моих глазах! Но и этого адана ему пришлось воспитывать годы, готовя от юных лет… Меня не так-то просто искалечить и изменить.

Линаэвэн села, подогнув ноги. Воспоминание о Марте, о том, как мучили Нэльдора, следы пыток на руках Эйлианта (она осторожно коснулась их), обманы и ловушки, в которые попадала она сама, и содеянное ныне — соединялось вместе, усиливая гнев и отвращение к Саурону.