Как видно по картам, Ангамандо, как и Утумно, защищены полукольцом гор со всех сторон, кроме севера, т.е., Моринготто со времени их строительства не боялся, что Валар нападут с этой стороны. С севера к Ангамандо (как и к Утумно) близко подходит Море, и Валар было бы крайне трудно высадить и развернуть там войско, что было необходимо, чтобы взять Ангамандо («с наскока» его не взять, а одной силы Ульмо как Стихии не хватило бы, чтобы одолеть Моринготто). Но если и Валар не могли штурмовать крепость Врага с Севера, с Моря, тем более не могли нолдор.
*4
Почему проклятий на самом деле нет.
https://buhgalterivanov.livejournal.com/9438.html
Комментарий к 6. Тайны.
*(1):
“Серые анналы”:
“…Вскоре эльфы стали опасаться тех, кто утверждал, что бежал из рабства, и часто несчастные, попавшие в лапы орков, даже если они вырывались из тяжкого плена, вынуждены были бродить без дома и друзей, становясь изгоями в лесах.”
Беглецов, как сказано, часто изгоняли, но в землях феанариони поступали иначе. Это видно по сказанному в “Ламмас”, что к диалекту квэнья, принятому на Химринге, за века войн в Белерианде примешалось в том числе наречие нолдор-рабов, которых захватили в плен или принудили служить Морготу и оркам (а после они бежали, и так оказались на Химьярингэ). Чтобы плен мог повлиять на особенности речи нолдор, они должны были оставаться в плену достаточно долго; а для того, чтобы эти особенности могли повлиять на наречие Химьярингэ принятых беглецов должно быть достаточно много. Отсюда видно, что сыновья Фэанаро и их народ не изгоняли спасшихся из плена, а принимали их.
Остальные комментарии смотрите в конце главы.
========== 7. Охота. ==========
Выехав с острова, Ламмион думал, что делать ему теперь — ведь придётся вернуться назад! Словно цепь за ним тянулась — длинная, а не отпустит. Пожертвовать родичем, быть может, братом, ради своей свободы, он не мог; а других он своим бегством не спасёт и не вернётся к ним с войском: у нолдор не было сил освободить Тол-ин-Гаурхот от Саурона. Они могли появиться позже, но то — спустя годы, не теперь. Единственное, что мог бы сделать Ламмион для Города — известить Финрода, что Линаэвэн в плену; и то не напрямую — нельзя было ехать в Нарготронд, за отпущенным пленником наверняка следили.
Конь Ламмиона летел стрелой на юг. Вернуться нужно было до истечения суток.
Охотник умел обращаться с лошадьми. Та, которую ему дали, вначале покорно, не поднимая головы, поскакала вперёд, и лишь после, ощутив его руки, расслабилась. Лошади тоже приходилось тяжело у Саурона: это чувствовалось. Ее бег, вдоль Сириона, был скорым — животное тоже было радо вырваться. Хотя сама лошадь явно не решилась бы на побег, да и устала скоро: не была привычна к долгому быстрому бегу, и ей требовались отдых и вода. Ламмион остановился, съехал к самому берегу. От Сириона тянуло свежим ветром, и тёмные тучи, обложившие небо, разошлись немного, открыв ясную синь. Небеса были и останутся неподвластны Тёмным.
…Сможет ли он видеть небо, когда вернётся, или его запрут в камере без окон, в подвале?..
Ламмион всё ехал на юг, по обезображенной, мрачной долине, теперь вдоль реки. Эльф слышал рыщущих поодаль волков. Они не трогали всадника, и очень хотелось поохотиться именно на них. Но… что тогда сделают с братом?
Эльф полагал, что вдоль Сириона, почти по прямой, проедет довольно быстро. Насколько позволит быстрота лошади — отнюдь не гордого легконогого скакуна, но несчастного забитого и запуганного животного, которому Ламмион старался дать хоть временное облегчение.
Выехав туда, где не было явно видно волков и орков (хотя не приходилось сомневаться, что они недалеко), а на берегу росла пучками почти обыкновенная трава, разве что жёсткая и темноватая, нолдо приостановил лошадь, дав не только напиться, но и поесть; и она, в самом деле, с удовольствием взялась щипать травку, приободрилась. Ламмион ждал, что после этой передышки лошадь вновь побежит скоро, как в начале, при выезде с Острова, от которого охотник уже довольно далеко отъехал. Только лошадь не хотела покидать понравившееся место: словно очнулась немного, припомнила вольное прошлое и хотела попастись. Когда Ламмион тронул повод, намереваясь подняться в седло, лошадка заржала тихо, жалобно и просяще. Словно именно ради неё, ради того, чтобы дать ей облегчение и краткую иллюзию воли, нолдо и ехал сюда. Цель эльфа была иной, только достигнет ли он её… И не желал Ламмион гнать лошадь вперёд так, будто она была не живым существом со своим именем, а только средством достичь цели. Поэтому вначале выжидал и успокаивающе гладил гриву лошади, убеждая, что впереди — лучшее место, чем это. Если только они выберутся из долины.
…А потом и ему возвращаться, и лошадь возвращать Саурону и его слугам; и вновь её будут бить кнутом, и вновь четвероногая раба позабудет, что любит пастись на зелёной траве, видя её разве в своих лошадиных снах. Да и то — добрые ли сны на Тол-ин-Гаурхот?